Ликвидатор. Книга вторая. Пройти через невозможное. Исповедь легендарного киллера
Шрифт:
Со временем перестало интересовать открывающееся пространство через щёлку в окне.
Я писал много, в основном письма. Чувства, переполнявшие всё мыслимое пространство, лились рекой и явно не могли вместиться в сознание адресата, зато порождали боль переживаний в ответах, действующих как лекарство, а заодно, при написании, позволяли выплеснуть накопившуюся сконцентрированную энергию и успокаивали душу.
Строчки текли, выражая раскаяние в прежних нанесённых обидах, раскрывая их малопричинность с высоты сегодняшней беды. Становилось жаль потраченных и упущенных часов на выяснение отношений.
Первые две недели не было мыслей ни о какой
Сколько раз я брался за планы домов и участков, и пока увлечённо занимался черчением и рисованием, создавал иллюзию приложения этого в настоящем ландшафте. Все избытки сексуального желания уходили в творчество, так же, как и в стихи, и в письма, написание которых поглощало всплески эмоций, время и очень редко появляющееся уныние. Позже я нашёл ещё одно средство — молитву, средство, универсальное для всего, если она исходит из самой глубины, буквально вырывая оттуда мучащие переживания. Будьте покойны, она обязательно услышится, и помощь придёт, но не в желаемое нами время, а точно в наиболее подходящее и необходимое, в чём я не раз удостоверялся.
Проведя в тюрьме почти четыре года (под тюрьмой подразумевается следственный изолятор), большую часть из них — в ожидании страшной, хоть и заслуженной участи, я испытывал нервозное состояние, которое постоянно держало меня на какой-то грани открытого эмоционального надлома. Это пульсирующая чувственными мыслями пропасть, над которой я завис, аккумулировала неимоверное количество информации, впитывая которую приходил к невероятным умозаключениям, иногда даже настораживаясь от грандиозности наконец-то понятого простого постулата, — казалось, я его всю жизнь интуитивно знал, о нём помнил и часто им руководствовался, но так и не познал до этого момента.
Постепенно учась управлять своей психикой в непривычных условиях, пользуясь новым опытом, устраивая ловушки и отводы негативным мыслям, и наоборот, разливая и гипертрофируя положительное и приятное, всё чаще и чаще я замечал разницу между теорией и практикой науки, которая пытается изучить душу. Странно звучит, но пришлось констатировать факт, что я не встретил и не читал ни об одном из её представителей, который, в случае необходимости, помог бы самому себе в широком понимании — от личных проблем до жизни в семье.
Многие знают, как помочь, что предпринять, но поступают, странным образом, наоборот. Как мне кажется, происходит это из-за рассматривания человека отдельно от природы, не учитывая духовную связь с внешним миром, но больше полагаясь на себя самого и свою внутреннюю сущность. А ведь хорошему в душе сопротивляться легко, но попробуйте сопротивляться плохому. Добрый порыв помощи или сострадания часто переносится на потом или откладывается из-за нехватки времени или экономии энергии, зато гнев, злоба, подозрительность, ревность — всегда в избытке, как только наше существование касается их. И удержать их крайне сложно.
Оставаясь мысленно наедине с самим собой, удаляясь в прошлое, вспоминая моменты слабости и, наоборот, невероятных усилий, на ум приходило одно и тоже — какая-то двойственность чувств. Они как-то жили сами по себе, борясь друг с другом, а ты при этом делал, что полагал необходимым, стараясь не менять принятое решение, а сделав, совершенно вроде бы не думал об этом, тем не менее, где-то в самой глубине сознания, а скорее, подсознания нуждаясь в оправдании. И борьба, такая незаметная и тихая, происходила до тех пор, пока не появлялось нечто понравившееся в виде объяснения своего поступка.
Совесть говорила, правда, слабо и ненастойчиво о надуманности и вычурности оправдания, но оно нравилось, а главное, успокаивало.
Каждый рождается на свете набором характеристик, присущих только ему, и всю последующую жизнь, по пути к своей кончине, мы шлифуем из них наиболее полюбившиеся, забывая об остальных. Если бы, каждый был способен сделать это в равной мере со всем дарованным ему, то, пожалуй, могло бы получиться сообщество почти идеальных людей, хоть и совершенно разных.
А между тем, находясь, скажем, на чердаке, с уверенностью неизбежности выстрела, к этой самой неизбежности приходилось идти через преодоление страхов и нежеланий, исходящих из сознания. Даже когда чья-то смерть была необходима, и доказательств этому не требовалось из-за очевидности сложившейся ситуации, появлялась масса останавливающих факторов, главнейший из которых — кто я, чтобы обрывать человеческую жизнь?
И сейчас, параллельно чтению, я опять наблюдал за двойственностью: одна часть мыслящего сознания говорила: «Всё, ты навсегда останешься в этой скорлупе, ты никогда не увидишь, не испытаешь, не почувствуешь, и гак далее». Перечень бывает нескончаем и приводил к обвинению себя самого же. Перебивающая мысль оптимистично находила выходы, цепляясь за всё, но в основном, за то, во что поверить было почти невозможно, но что всё же произошло!
Каждое утро, даже с ласковым тоненьким лучиком солнца, прокравшимся через узкую щель почти не открывающегося окна, это «никогда» набегало в очередной раз: «Никогда не увидишь сына, дочь, не почувствуешь радости общения, не почувствуешь ни теплоту и содрогание тела любимой женщины, ни любящего или сопереживающего взгляда, никакого «хочу», только должен и обязан, беспросветно, бесконечно и безнадёжно!».
Все силы, которые возможно собрать и сконцентрировать, будут расходоваться только на одно — сопротивление деградации и унынию безысходности, причём в)том буду заинтересован только я! Система оставит не так много возможностей для того, чтобы смочь остаться человеком, а не стать особью.
Экран телевизора, постоянно работающего и несущего в основном негатив, сжирал последние крохи интеллекта, зато взбадривал фрейдовский анальногенитальный комплекс, поддерживаемый, вместе с тем, поглощаемыми продуктами и некоторыми отвлекающими играми. У большинства, после просмотра клипов MTV, опорожнение кишечника сопровождалось рукоблудием, сон дневной или ночной в той же одежде, в которой проводился весь день. Лень заставляла делать поход на расстояние пяти метров в туалет рациональным, то есть кушать и пить чай, когда придётся идти в уборную, чтобы лишний раз не спускаться со спального места. Хотя готовящий или сладко жующий был очень раздражающим фактором, что тоже поднимало с постели, и в основном, судя по взглядам, по причине: «А вдруг после не достанется».