Ликвидатор
Шрифт:
— Не возражаешь, если я переоденусь? Я одета не для морского путешествия.
— Двигайся очень медленно. Я убью тебя, если понадобится. — Уайлд прислонился к стене, руки в карманах пиджака.
Марита повесила платье и комбинацию в шкаф и надела зеленые облегающие брюки и подходящий по цвету свитер, в котором она была в их первый вечер вдвоем.
— Тебе не кажется, что ты сильно рискуешь, средь бела дня ведя меня к пристани?
— Если ты действительно невиновна, то пойдешь спокойно. Если же нет, то я убью тебя при первом же неосторожном движении.
— Средь бела дня?
— Если
— По-моему, тебе бы хотелось, чтобы я сама тебя к этому подтолкнула.
Марита выдвинула ящик маленького столика.
— Не делай этого, — сказал Уайлд.
Она вытащила оттуда зеленый стеганый платок:
— Ненавижу, когда волосы треплет ветер. Никогда бы не поверила в это, Джонас, но, мне кажется, ты нервничаешь. И плохо выглядишь.
— Ничего, выживу, — ответил Уайлд.
Марита вела «санбим» Питера по направлению к городу. Опять пошел дождь, и вода струилась по ветровому стеклу, пока они ждали зеленого света в начале Сент-Джулиен-авеню. Лицо девушки было спокойным и неподвижным. Холодным.
— К Альберт-доку, — приказал Уайлд.
Марита припарковала машину и пошла впереди него. Обогнув каменную тумбу, они поднялись по ступенькам и встали наверху. Погода не обещала ничего хорошего. Ветер сместился к западу, и гавань была защищена от него городом, но тучи висели низко, и на небе не было ни намека на солнце. Дождь хлестал по их лицам. Уайлд держал руку на пистолете в ожидании чего-либо непредвиденного, но в доке царил покой. Позади них продавцы из Сент-Питер-Порта уже начали возвращаться с ленча. Перебегая от машин и автобусов ко входу, они старались не вымокнуть. Никто и не смотрел на двух людей в конце пирса.
Уайлд и Марита следили, как от борта яхты отделялась плоскодонка.
— Спускайся по ступенькам, — сказал Уайлд. Он держал девушку за руку, чтобы у нее и мысли не возникло в последнюю минуту броситься в воду. Она остановилась на последней ступеньке; холодная зеленая вода залила ее туфельки и намочила брюки до колен. Она поежилась.
Подошел Стерн.
— Я надеялся, что ты приведешь ее. Но не хватится ли местная полиция?
— Не раньше завтрашнего утра, — ответил Уайлд.
Марита шагнула в лодку и села посередине, напротив Стерна. Уайлд устроился на корме. Дождь пробуравливал воду. Марита опустила голову; намокший платок набух и сполз под тяжестью воды.
Стерн подгреб к кремовому корпусу яхты, вставил весла в уключины, облив водой зеленый свитер Мариты, и взобрался на палубу. Там он закрепил концы, а потом, склонившись над Уайлдом, сказал:
— Лучше отдай мне пистолет. Я ведь лучше знаю, как с ним обращаться, правда?
Уайлд отдал ему пистолет и подал Марите руку. Она его проигнорировала и, сама взявшись за поручни, взошла на борт и тяжело уселась на крышу каюты. Уайлд взобрался следом за ней, оставив плоскодонку свободно болтаться за кормой. Стерн открыл люк и кивнул. Марита спустилась в застоявшееся тепло каюты. Занавески со стороны порта были задернуты, чтобы оградить внутренности яхты от остального мира. После тусклого дня электрический свет был особенно ярок; она неуверенно моргала, глядя прямо перед собой.
Уайлд спустился следом за ней, и тут же тревога бомбой разорвалась в его голове. В проходе к каюте капитана
Глава 10
В каюте было тихо, спокойствие нарушали только стон ветра и постоянный плеск моря у борта корабля. Три человека ждали, когда Уайлд начнет действовать. Один надеялся, двое других опасались; хотя любое его движение повлекло бы за собой неминуемую смерть, они знали, что с собой он возьмет одного из них.
Но Уайлд в этот момент был побежден. Его главным коньком была скорость, и он потерял драгоценные секунды, чтобы понять произошедшее, чтобы осознать, что тревога, которая не покидала его весь этот год, была вызвана не притуплением чувств, а инстинктом, предупреждавшим его: с организацией что-то не так.
— На колени, — скомандовал Стерн за его спиной. — И чтобы я мог видеть твои руки.
Уайлд медленно опустился на колени, сложив руки за головой. Марита напротив него сделала то же самое. Глаза ее были наполнены ужасом.
— Ты всегда был разумным человеком, Джонас. Думаю, тебе нужно снять пальто. Делай это очень медленно. Хорошо. Положи его на койку. Теперь пиджак. Спасибо. Сначала займись женщиной, Мэтсис.
Мэтсис убрал пистолет и вошел в кабину. На нем был коричневый свитер, синие шотландские штаны, завязанные спереди черным шнурком, и туфли на резиновой подошве. Его плечи были широкими, руки длинными. Казалось, он обладает недюжинной силой. Казалось также, что его голова слишком мала для такой могучей особи. Его мелкие, четкие черты можно было бы назвать красивыми, если бы не маленький, узкогубый рот, придававший лицу жестокое выражение. У него были кудрявые золотистые волосы до плеч. В голубых глазах стоял холод.
Он заломил Марите руки за спину и связал их нейлоновой веревкой. Марита открыла рот, и Стерн улыбнулся:
— Люк закрыт, и снаружи будет мало что слышно. Кроме того, сейчас почти шторм. Если ваш визг и услышат, его примут за крик чайки. И потом, Мэтсис не любит шума.
Марита посмотрела на Уайлда. Мэтсис схватил ее за плечи, рывком усадил на койку. Потом пихнул в грудь, чтобы она легла. Она завалилась на бок, как брошенная кукла. Мэтсис связал ей щиколотки, затем обыскал медленно, тщательно, методично. Он даже сорвал платок с ее головы и запустил пальцы в волосы.
— Твой затылок у меня на мушке, Джонас, — предупредил Стерн. — Ты знаешь мою меткость.
Уайлд ничего не ответил. Мэтсис связал ему запястья и щиколотки и поместил на другую койку. Пока его обыскивали, он смотрел на Мариту. В комнате вдруг запахло гвоздиками.
— Ну, Мэтсис, по-моему, это было совсем не трудно, — заметил Стерн. — И выполнено без всякого шума, никакой опасности. Думаю, нам следует отправиться прямо сейчас. Мы поймаем течение с южной стороны острова, как если бы направлялись к Бресту, а когда стемнеет, сменим курс на Англию и пройдем с западной стороны. Полагаю, мы достигнем Лайма-Бей к рассвету. Джонас постарался устроить так, что девушку не начнут разыскивать раньше этого. — Он нагнулся над Уайлдом: — Судно, к сожалению, придется принести в жертву. Вот, Джонас, я даже хочу поучиться у тебя.