Лилия между тернами
Шрифт:
— Открой глаза, — прорычал мужчина мне в рот. — Смотри, кто это с тобой делает!
И он дернул меня за волосы, вынуждая открыть глаза. Подчинившись, я тут же попала в самый эпицентр дикого тайфуна, бушующего в его яростном взгляде. Меня утягивало вглубь, отрывая от земли и швыряя в этом стихийном потоке. Его рот продолжал овладевать моим с маниакальной свирепостью, а его пальцы внизу творили нечто, делающее мое тело бесконтрольным разуму. Сладостно-болезненные спазмы скрутили низ моего живота, и я уже скулила и извивалась, сама не понимая, чего же хочу. Напряжение росло, мое тело дергалось и изгибалось. Если бы Римман
— Ри-и-и-и-им! — умоляла я, сама не знаю о чём.
Римман низко и протяжно зарычал, и эта вибрация устремилась вниз по моему телу, срывая последний барьер и посылая меня к неизбежному финалу.
Я обмякла, привалившись к широкой мужской груди. В моем теле не осталось костей. Словно какой-то волшебник испарил их в момент этого потрясающего взрыва. Римман стоял не двигаясь, придерживая мою голову за затылок, а второй рукой обняв за талию. И было в этом прикосновении нечто такое… теплое.
Но продолжалось это недолго. Буквально через пару минут он сдернул меня со столешницы и, прислонив для опоры, убрал свои руки.
— Надеюсь, ты найдешь, чем себя занять, принцесса Ники, — хриплым голосом произнес он. — Потому как у меня есть дела, и развлекать я тебя не собираюсь.
Римман как ни в чем не бывало развернулся и пошёл к двери.
— В холодильнике полно еды. Ноутбук без пароля, на телеке хренова куча каналов. Кстати, порно тоже есть, может, посмотришь — извлечешь что-нибудь полезное. Если передумаешь и решишь, что условия сделки тебе не подходят — скатертью дорога, только дверь захлопни.
И он просто ушёл, оставил меня стоять на этой кухне на трясущихся ногах и полной кашей в голове. Я услышала низкое урчание двигателя его байка и звук открывшихся и закрывшихся ворот.
Черт возьми, Римман только что сделал со мной нечто невероятное и после этого просто развернулся и ушёл, как будто не случилось ничего сколь-нибудь примечательного. Взорвал мой мозг, показал, что тело моё мне не подчиняется, пробудил всё животное и темное, и при этом сам остался невозмутимым и безразличным.
А чему я удивляюсь? Это для меня, выросшей в изоляции домашней девочки случившееся было откровением. Сам Римман делал подобное сколько… сотни… тысячи раз? Для него, наверное, это даже не было ничем забавным.
Да что там Римман, даже все мои сверстники — хоть люди, хоть перевертыши к моему возрасту уже имели достаточный сексуальный опыт. И только я, росшая под постоянным неусыпным контролем отца и Аримана, была совершенно несведущей в вопросах отношений.
Интернет и прочие прелести современного мира отец не приветствовал, считая, что излишнее знание не принесет мне ничего хорошего. Пользовалась я компьютером только для домашнего обучения и всегда в присутствии своей Тени. Даже сотовый мне разрешалось брать лишь на тот случай, если мы с Ариманом по каким-то делам покидали дом. Подруг из внешнего мира, которые бы мне о чём-то рассказали, у меня не было. Все женщины, жившие в доме от — прислуги до часто сменяющих друг друга папиных подруг — были со мной, конечно, предельно вежливы и услужливы, но всегда держали дистанцию, не давая мне забыть, что я не только дочь Главы Дома, но еще и полукровка.
Чувствуя на себе эту ледяную вежливость, я с возрастом стала задавать себе вопрос, как же жила в этом доме моя мать? Может, поэтому мы с ней и проводили так много времени вне дома, потому что атмосфера душила её?
Да, конечно, если я правильно понимаю, мой отец очень любил её. Ведь он так больше никогда и не женился и даже подруги постоянной не завел. Смеясь говорил, что вокруг столько нуждающихся женщин, что грех хоронить себя в одной. Но портрет моей матери так навсегда и остался на самом видном месте в его кабинете. И даже одна из его брошенных подруг как-то пыталась залить его кислотой, вопя как сумасшедшая, что ненавидит это мертвую человеческую суку…
Но, наверное, вся любовь моего отца не могла сделать мою мать счастливой в доме, где её все ненавидели, просто за то, кто она есть и за то, что именно её полюбил тот, кого хотели все.
Я опустилась на пол где стояла и скрутилась, обхватив колени. При такой моей «продвинутости» как долго я смогу удерживать внимание Риммана на своей персоне? И смогу ли вообще? Вокруг него масса женщин, готовых в любой момент дать ему все, чего он только пожелает. А главное, они умеют и хотят это делать. А я? Глупая, зажатая, боюсь даже собственных эмоций и реакций тела.
Думаю, Риман решил переспать со мной, просто желая компенсировать то унижение, которое перенес много лет назад из-за меня. Восстановить справедливость, так сказать. Если честно, перевертыши злопамятны и далеко не всепрощающи по своей натуре.
И что же мне делать? Ведь если он меня вышвырнет, я окажусь перед необходимостью бежать и прятаться, и выживать самостоятельно без средств и защиты. Как долго я смогу протянуть?
Вариант с тем, чтобы остаться на его территории и предлагать себя каждому желающему, я даже не рассматривала. Я все равно так не смогу. Даже ради выживания. Если Римман был для меня при всей его грубости и жестокости знакомым и даже родным, чем-то въевшимся под кожу за все те бесчисленные ночи в детстве, когда он спал рядом, охраняя мой сон, то даже мысль о том, что ко мне может прикоснуться другой мужчина, вызывала у меня тошноту. К запаху и рукам Риммана я привыкла, и даже спустя столько лет они не воспринимались, как нечто чуждое, а при воспоминании о том, как облизывал и зажимал меня тот же Локи, мне сразу хотелось забраться под душ и долго оттирать свою кожу жесткой мочалкой.
Каменные полы на кухне хоть и не были слишком холодными, но долго сидеть на них и предаваться самокопаниям все же было некомфортно.
Поднявшись, я первым делом отправилась на поиски моей одежды.
Прачечная нашлась внизу, вторая дверь от кухни. Вообще дом Риммана был очень современным, светлым и красивым. И явно предназначался для жизни одного человека, или пары, а не целой толпы, как дом моего отца.
Я вытащила из сушки свои вещи и одевшись почувствовала себя заметно лучше. Все же разгуливать даже по совершенно пустому чужому дому почти голышом было не тем, к чему я привыкла.