Лимб. Анафемные души

Филон Елена

Вздрагиваю от этого слова и невольно сжимаю под столом кулаками, в то время когда перед глазами проплывают воспоминания из заброшенного сектора: лицо Рэйвена, его голос, его слова…

Смешок Мори выводит из ступора.

– Ты не можешь быть Анафемой, Катари, – улыбается.

– И почему же?

Древняя щурит глаза:

– По-твоему, кто такие анафемы?

– А ничего, что ты так просто зовёшь их по имени? – озадачиваюсь я, и Мори плавно разводит руками:

– Анафемы не посещают мирные сектора. Слишком опасно. Так что, Катари, знаешь,

что представляют из себя сущности, которых все так боятся? В последние годы их становится всё больше и больше к моему огорчению…

– Я пришла к тебе по другому вопросу.

– Нет. Ты пришла ко мне именно по этому вопросу.

Вздыхаю, откидываюсь на спинку стула и нехотя произношу:

– Анафема – это Осколок чьей-то души. По крайней мере, так говорили древние из Подземного города.

– Верно, – удовлетворённо кивает Мори. – Анафемы – Осколки душ заблудших, которые по определённым причинам были раздвоены при переходе из мира живых в мир мёртвых. Из-за нецелостности духовной сущности такой заблудший обретает… некие дефекты, которые в Лимбе именовали проклятием, а самих заблудших – прокажёнными. Самих же Осколков, не получивших материальное тело, а ставших сгустком энергии, прозвали Анафемами. Теперь ты понимаешь разницу, Катари?

Хмуро гляжу в красивое лицо заблудшей и соображаю:

– То есть Анафемы – это некие сгустки энергии, а заблудшие становятся прокажёнными, потому что лишаются этих «сгустков» при переходе?

– Верно. Однако раньше обе части одной сущности именовали анафемами, и только лишь когда заблудшие уверовали в то, что их нельзя называть по имени, основную часть души, то есть ту, у которой осталось материальное тело, прозвали прокажённой. Сгустки энергии, Осколки… остались анафемами. Не многие сейчас пользуются этим названием.

Я отвожу взгляд и всё ещё пытаюсь соображать, зачем Мори вообще всё это мне рассказывает, потому что…

– Но древние из Подземного города уверяли, что моя душа цельная.

– И это так, – с мягкой улыбкой кивает Мори. – Твоя душа не была расколота при переходе, Катари, поэтому ты не можешь быть той, кем себя считаешь. Я вижу тебя. И ничего подобного с твоей душой не происходило.

«Вот интересно. Тогда с какого перепуга сам Рэйвен назвал меня анафемой?.. Если это конечно вообще происходило на самом деле…»

– А как же змеиное проклятие? – мрачно усмехаюсь.

– Твоё проклятие – нечто иное.

– Что? Наказание за самоубийство? – без запинки выпаливаю, но Мори даже бровью не ведёт. – Древние из Подземного города, как один заверяли, что причина не в этом.

Мори долго и пристально смотрит мне в лицо, даже не моргая, а затем спокойно отвечает:

– Они правы. Души самоубийц не могут расколоться надвое, только если их душа не какое-нибудь исключение из всех правил. Я знаю законы Лимба, Катари, и точно могу сказать, что если и происходит раскол души, то только как следствие сопротивления смерти.

– Насильственно? – вставляет Шоу, и Мори кивает:

– Именно. А душа самоубийцы

уже готова к тому, чтобы покинуть тело. Они уже наказаны тем, что никогда не упокоятся. Поэтому среди анафем не бывает самоубийц. К тому же, – Мори внимательно смотрит мне в глаза, – я не вижу на тебе отпечатка.

Что?.. Как это?

– Постой… – Трясу головой. – На мне нет клейма самоубийцы?! Тогда что такое я, чёрт возьми, каждый раз вижу во сне?! – кричу, не сдержавшись и тут же себя одёргиваю. Тяжело вздыхаю и чувствую, как мозолистая ладонь Шоу находит мою и крепко сжимает.

– Возможно она есть, – пожимает плечами Мори. – Но твоя душа настолько черна, что это не позволяет даже мне рассмотреть её.

– Ладно. Я не анафема, не прокажённая, и вроде как не наказанная за самоубийство, – говорю тихо, глядя на завитки пара выпархивающие из кружки. – Тогда что же я такое?.. Просто ошибка какая-то?

Мори вновь отвечает не сразу:

– Ты то, что ты есть, Катари. Лимб выбрал для тебя такую судьбы и всё, что ты можешь, это принять её.

– Лимб выбрал? – нервно усмехаюсь, глядя в умиротворённое лицо древней. – И сколько мне так существовать? Пока тело не состарится окончательно и я не стану чем-то другим? Чем я стану?

Мори лишь слабо качает головой и делает новый глоток из чашки.

– Ладно, – вновь говорю я, – просто скажи, как найти сектор крика и мы пошли отсюда.

– Зачем тебе сектор крика, Катари? – с искренним непониманием смотрит на меня Мори. – Тебе не найти в нём помощи.

– Потому что я не какой-то там Осколок? – фыркаю, отводя взгляд в сторону крохотного круглого окошка в стене и почти шёпотом добавляю: – Это всё, что мне остаётся. Разве ты не должна понять меня, Мори? – Вновь смотрю на древнюю. – Ты ведь и сама была прокажённой.

– Веришь слухам? – усмехается женщина.

– Тогда скажи, что это не правда.

Мори делает очередной глоток и пожимает плечами:

– Когда-то очень давно я была прокажённой – заблудшей лишившейся части души, это правда. Но я не была тобой, Катари. Ты не такая. И в твоём случае искать сектор крика – абсолютно бесполезное занятие.

Опускаю кулаки на стол и придвигаюсь к Мори:

– Просто скажи, как его найти! Прошу…

Взгляд женщины тяжелеет, черты лица ожесточаются, а голос звучит тихо и предупреждающе:

– Тебе не найти его. Потому что сектора крика нет ни на одной из карт. Потому что сектор крика сам находит тех, кто в нём нуждается. Когда приходит время… Если… оно приходит.

– Значит, тебе просто повезло? – горько усмехаюсь.

– Просто я была готова принять его, когда он нашёл мою покалеченную душу.

– И как же понять, что он тебя нашёл? – сомнительно улыбаюсь, и губы Мори вновь растягиваются в улыбке:

– Просто. Ты будешь кричать. Очень. Громко. Кричать.

Оживлённые голоса снаружи становятся тем, что разряжает давящую тишину в помещении, и Мори первая поднимается из-за стола, шагает к окошку и будто что-то высматривает.