Лингвистика измененных состояний сознания
Шрифт:
52
Явление, которое в нашем эксперименте мы назвали противоречием иерархии и гетерархии, на лингвистическом материале весьма отчетливо приближается к этим общим для наук о мышлении наблюдениям. С одной стороны, у нас выделяются по крайней мере две функционально во многом параллельные зоны языковой способности, а с другой — они достаточно отчетливо разделены стадией Б. Обеим соответствуют свои режимы функционирования физиологических систем, причем особую четкость эти закономерности приобретают при действии кетамина, влияющего прежде всего именно на холинореактивную систему. Наконец, переход из одной зоны в другую возможен лишь при измененном состоянии сознания, что в общем достаточно сильно их разграничивает. Если нами на языковом материале наблюдалось явление, близкое к «разрывной»
Подтверждая в общем объективность существования многослойной структуры языка и объясняя наличие здесь по крайней мере двух иерархически организованных зон, приведенная концепция тем не менее оставляет в стороне одну принципиальную сложность. Если феномен «разрывной» памяти присущ языку в целом, то зоны последнего вполне изолированы друг от друга, а из этого следует, что на каждом этапе онтогенеза большинство языковых структур формируется снова, «с нуля». Вместе с тем языковый анализ всех стадий диссолюции языка (кроме Б) показал в общем высокую степень общности, преемственность в переходе между даже весьма типологически далекими структурами. Если зоны изолированы, то откуда берется такое единство? Естественным выходом из этого сложного положения является предположение о наличии одного общего, стоящего над всеми этими зонами-стадиями механизма, диктующего каждой из них основные законы построения языка.
Действительно, еще не зная о проблеме «разрывной» памяти, ряд авторитетных ученых пришли с разных позиций к мысли о необходимости наличия в мозгу некоего регулирующего и управляющего центра, общие команды которого развертываются далее в речевом мышлении, переводясь «с языка мысли» на обычный язык по ходу экстериоризации мышления. Так, в рамках концепции нейрофизиолога П. К. Анохина разделяются обычный мозг с естественным языком (логос) и внутренний, «второй» мозг с внутренним же языком (онтос — [49, с. 41]). В экспериментальной лингвистике популярны взгляды типа теории Осгуда— Шаффа, где мышление разделено на внутренние (прожективный и интеграционный), ведущие, и внешний, ведомый, уровни мышления [25, с. 201]; московская школа психолингвистов говорит о существовании субъективного (внутреннего) кода, преобразующегося в объективный (внешний), и так далее. Не отрицая возможности существования какой-либо формы внутренней речи, заметим, что при логическом развитии такого подхода факти-
53
чески разрываются язык как форма и мысль как содержание, что приводит к весьма существенным проанализированным ранее противоречиям философского и теоретико-лингвистического характера [ср. 43, с. 34]. Главное же состоит в том, что никем еще не исследовались сами стыки, переходы от одного языкового уровня к другому. В частности, остается недоказанным имплицитное в исследованиях «разрывной» памяти предположение об отсутствии между отдельными ее зонами каких-либо переходных, опосредующих структур.
Возможность углубленного изучения стадии Б, предоставленная нашим материалом, позволяет внести ясность во всю совокупность затронутых проблем. Предположим, что эта стадия действительно переходна между расположенными выше и ниже ее по оси диссолюции иерархически построенными зонами. Можно ли увидеть здесь на основании общих теоретико-лингвистических соображений какие-либо закономерности? С одной стороны, выше стадии Б расположены уровни, построенные в основном по синтагматическому, ориентированному на предложение, принципу. С другой стороны, ниже этой стадии лежит зона преобладания парадигматических, ориентированных на слово, отношений.
Разделение этих двух принципов принадлежит к числу самых обоснованных и определяющих положений классической лингвистики: «Взаимопроникновение морфологии, синтаксиса и лексикологии объясняется, по существу, тождественным характером всех синхронических факторов. Между ними не может быть никаких заранее начертанных границ. Лишь установленное выше различение отношений, синтагматических и ассоциативных (парадигматических, — Д. С), представляет основу для классификации. . . на которой единственно может строиться грамматическая система» [72, с. 169]. Напомним, что при синтагматическом
Экспериментальная проверка этой концепции в традиционной психолингвистике подтвердила полную справедливость этой дихотомии, определяющей во всех сферах — от словообразования до синтаксиса — структуру языка [41, с. 55]. Таким образом, внутренние, структурные закономерности развития лингвистики измененных состояний снова привели нас к давно поставленной, традиционной теме, однако в весьма неожиданном, свежем аспекте. Ведь неразрывно связанные при нормальном сознании
54
синтагматика и парадигматика при углублении диссолюции языка перестраиваются в иных пропорциях, это порождает непривычные грамматические явления, а в целом здесь образуются как бы два полюса — внизу диссолюции — парадигматический, наверху — синтагматический. Проблема перехода между зонами тяготения к этим полюсам пока не была актуальной для лингвистов, однако здесь высказаны весьма ценные соображения. Так, в пределах контрастивной грамматики, где парадигматика в основном сводится к морфологии, а синтагматика — к синтаксису, синтез их осуществляется через словосочетание, причем морфология рассматривается через призму лексико-грамматических разрядов, а синтаксис — через синтаксическую валентность лексических единиц [98, с. 106; ср. 43, с. 236].
Такое положение дает нам основание предположить, что переходная стадия Б функционирует как структура, осуществляющая переход от парадигматики к синтагматике при формировании предложений. Здесь, на новом этапе исследования, мы снова возвращаемся к проблеме слова и предложения — грамматических понятий, с которых начиналось наше исследование. Однако прежних категорий узкоденотативного знака и простого предложения, по-своему представляющих соответственно парадигматику и синтагматику, нам уже не хватит. Для исследования переходной стадии нужно грамматическое явление, стоящее на самой грани перехода от одной к другой и принадлежащее обеим областям. С нашей точки зрения, такое явление представляет собою глагольное управление. Действительно, с одной стороны, оно зависит от семантики глагола (например: учить кого? — ученика; учить что? — урок; учить чему? — знанию; учить чем? — своим примером), а следовательно, существует на уровне слова. С другой стороны, оно зависит и от микроконтекста {направить в цель — направить в командировку), и таким образом организует простейшие словосочетания, являясь уже простейшей клеточкой синтаксиса. Таким образом, анализ глагольного управления способен дать нам характеристику положения дел на самой грани между словом и предложением, парадигматикой и синтагматикой.
У нас остается одна практическая сложность: длительность стадии Б во всех исследованных нами ранее препаратах невелика, что препятствует ее углубленному анализу. Однако возможности современной психофармакологии легко решают и это без нее неразрешимое положение. Достаточно наблюдать больных, проходящих курс лечения препаратом тремблексом, очень сильно удлиняющим интересующую нас стадию. Для исчерпывающего исследования речи при действии этого препарата нами было избрано шесть испытуемых, носителей русского языка, без нарушений речевой способности. Объем исследованной группы лежал на нижней границе репрезентативности для данного препарата ([117], подробнее см. [77, с. 150]), причем были учтены новейшие методики исследования небольших групп при действии психофармакологических препаратов [110].