Линия красоты
Шрифт:
— Ну что ж, — проговорил Лео, — по-моему, забавно у нас получилось. Да-да, забавно.
В своей обычной полуласковой, полунасмешливой манере он использовал излюбленное словцо Ника.
— Милый, тебе понравилось? — спросил Ник.
— Если ты заметил, я не возражал, — ответил Лео.
Ник просиял:
— Ну… я подумал, может быть ты просто терпишь из вежливости…
— О, терпение мне понадобилось потом. Когда я на мотоцикл уселся.
Ник оглянулся на приоткрытую дверь.
— Я не слишком тебя… утомил? — спросил он вполголоса, снова наслаждаясь драгоценной
— Да ты просто негодный мальчишка! — отозвался Лео.
— М-м, ты все время так говоришь.
— А чем ты сейчас занят?
— Ну… — начал Ник.
Лео позвонил ему впервые. Это было очень, очень приятно, но Ник пока не понял, чего он хочет. А в следующий миг его поразила мысль, что, возможно, Лео звонит без всякой цели, просто ради удовольствия поговорить с любимым — как любовью они занимаются ради самого удовольствия любить.
— Сижу за столом Джеральда, — сообщил он. — И видел бы ты, как у меня стоит!
Наступило краткое молчание, затем Лео прошипел в трубку:
— Прекрати, не заводи меня! Моя старушка рядом!
В комнате было уже темновато, и Ник дернул за шнур настольной лампы. На столе у себя Джеральд, словно верный двоеженец, хранил фотографии Рэйчел и премьер-министра, обе в серебряных рамках. В выдвинутом ящике стола виднелась записная книжка, распахнутая на записи: «Барвик: Мэннинг (агент) — жена Вероника — НЕ Дженет (жена Паркера)». В самом деле, неловко выйдет, если Джеральд непринужденно поинтересуется у Паркера, как поживает Вероника, а у Мэннинга — как здоровье Дженет. Дженет Паркер Ник, разумеется, знал: она работала в «Рэкхеме» и играла в барвикском самодеятельном театре.
— А вечером что будешь делать? — продолжал расспросы Лео.
— У нас тут намечается большой прием, — ответил Ник.
Он чувствовал, что хочет поразить Лео рассказом о жизни в Кенсингтон-Парк-Гарденс и в то же время готов от этой жизни отречься, хотя бы на словах.
— Боюсь, будет очень скучно. Меня тоже пригласили — для ровного счета.
— А-а, — с сомнением протянул Лео.
— Придет толпа кошмарных стариканов-тори, — добавил Ник, стараясь подделаться под речь и взгляды своего друга.
— И бабка будет?
— Наверняка, — ответил Ник.
— Стерва старая, — пробормотал Лео, болезненно напомнив Нику ту унизительную встречу с леди Партридж у подъезда. — Ты бы меня пригласил, мы бы с ней продолжили светскую беседу.
Уже несколько раз с того первого свидания Ник спрашивал себя, не пригласить ли Лео к Федденам, так и этак обдумывал эту мысль и в конце концов ее отметал.
— Послушай, — сказал он, — я постараюсь как-нибудь отсюда выбраться.
И ему показалось, что упрямство Кэтрин и тринадцать стульев за столом — это неспроста, что какие-то природные силы, может быть, сама логика любви толкает его прочь из дома, в объятия Лео.
— Я наверняка сумею выбраться, — повторил он, но уже без прежнего энтузиазма, ибо ему вдруг подумалось, что одно бурное свидание у них сегодня уже было, и теперь, наверное, стоит успокоиться, перевести дух, подождать, пока улягутся впечатления и сгладится острота ощущений. У таких дней, как сегодняшний, есть свои подъемы и спады, и не стоит самовольно искажать их прихотливый рисунок.
— Да нет, развлекайся, пожалуйста, — отвечал Лео, быть может, ведомый тем же инстинктом. — Выпей там за мое здоровье.
— Ну ладно. Если только у тебя нет идей получше…
И Ник с лукавой улыбкой повернулся в кресле — высоком «королевском» кресле с черной кожаной спинкой, — растягивая телефонный шнур.
— Ну у тебя и аппетиты! — воскликнул Лео.
— Это потому, что я тебя люблю, — с легкой дрожью в голосе ответил Ник.
Он надеялся, что это прозвучит как шутка; однако на той стороне провода наступило короткое молчание, а потом Лео проговорил:
— Да ты, должно быть, всем парням это говоришь!
Ник почувствовал, что Лео смущен и пытается замаскировать свое смущение; это придало ему смелости, и он ответил тихо:
— Нет, только тебе.
— Да… — еле слышно протянул Лео, помолчал, потом громко и фальшиво зевнул и заговорил: — Кстати, я тут попозже заскочу к старине Питу, узнаю, как он.
— Ладно, — быстро ответил Ник. — Передавай ему привет!
И ощутил неожиданный тупой укол беспокойства в сердце.
— Непременно передам, — сказал Лео.
— Как он себя чувствует? — спросил Ник.
— Да хреново. Привязалась эта болячка, черт ее знает, что это такое.
Ник сочувственно покачал головой (хоть Лео его и не видел), даже сказал что-то вроде «ох», но развивать тему не стал. Желая отвлечься от болезненного наплыва картин близости между Питом и его возлюбленным, оглядел стол, уперся взглядом в толстую рукопись с пришпиленной карточкой «Со стола Мордена Липскомба» и заглавием «Национальная безопасность в ядерный век». Первые две страницы были густо испещрены галочками и подчеркиваниями Джеральда. Нику бросились в глаза слова «смертельная угроза».
— Ладно, малыш, — негромко сказал Лео. — Скоро увидимся. Давай в выходные, идет? А теперь мне пора, мамаша телефон требует.
— Я тебе завтра позвоню…
— Ладно, звони. Поболтаем.
Звякнула трубка, опускаясь на рычаг, и наступило молчание. Охваченный дрожью, плотно сжимая губы, Ник снова и снова проигрывал в памяти прощание Лео — небрежное, уютное и по-просторечному чуть насмешливое «поболтаем». Должно быть, при матери Лео не осмеливался на большее; конечно, он хотел сказать что-то еще. Только вспомнить сегодняшнее… Какой он молодец, что позвонил! Телефонный разговор стал приятным романтическим дополнением к свиданию. Однако Ник не доверял разговорам: слова опасны, в них сплошные засады. Минуту или две Ник переживал в сгущающихся сумерках трагедию разлуки: Лео сейчас, быть может, уже мчит куда-то на своем мотоцикле, а он, Ник, заперт в безобразном кабинете, между книжными шкафами, столом и огромной фотографией на стене, откуда сурово смотрит на него вся дюжина дюжин новых консервативных членов парламента.