Линия красоты
Шрифт:
Джеральд повел его знакомиться с гостями; Барри смотрел кругом надменным и критическим взором — и не здоровался. Увидев Кэтрин, он проговорил:
— A-а, прелестное создание! — и сделал попытку очаровательно улыбнуться.
Кэтрин спросила, где его жена; Барри ответил: паркует машину.
Время от времени Джеральд как бы невзначай поглядывал на Кэтрин: чувствовалось, что его нервирует и присутствие дочери (быть может, в расчете на это Кэтрин и медлила с уходом), и особенно ее плащ. Впрочем, лучше уж плащ, чем неприлично открытое платье под ним… Мордену Липскомбу он представил Кэтрин с явной неохотой. Седовласый старик американец
— Боже мой, — проговорил Тоби, — сестренка сегодня одета, как эти девушки, ну, знаешь… в стриптиз-клубах, которые зазывают гостей…
— Как проститутка она одета, — уточнила Софи.
Вплыла леди Партридж, обуреваемая противоречивыми стремлениями: ей хотелось и вести себя как дома, и обратить на себя всеобщее внимание. Сложное положение ее усугублялось глухотой, из-за которой леди Партридж трудно было судить, как реагируют на нее зрители. Бэджер подбежал и принялся увиваться вокруг нее, и она приняла его ухаживания благосклонно. Бэджера она знала еще мальчиком, как-то раз даже его выхаживала, когда он, гостя на каникулах у Федденов, свалился со свинкой. Эта свинка была в семье предметом неисчерпаемых шуток, порой довольно рискованных (ибо свинка, как известно, иногда дает осложнение на яички). Слыша этот семейный обмен добродушными остротами, Ник вспоминал своих родителей и тосковал о далеких временах, когда у него не было от них секретов.
И сейчас он думал о Лео, представлял его рядом с собой, и воображаемое присутствие Лео бросало на дом, на прием, на гостей какой-то новый отблеск, тем более прекрасный, что ни хозяева, ни гости о нем не подозревали. Налив себе джину с тоником — можжевелового, любимый сорт Джеральда, — Ник отрешенно дрейфовал по комнате, ничуть не боясь, что за весь вечер с ним никто не заговорит. С новой остротой взгляда смотрел он на картины на стенах, мысленно объясняя их Лео, благодарному ученику. Под Гуарди с видом людей, не вполне понимающих, куда они попали, стояли второй член парламента Джон Тиммс и его жена Грета: он — в сером костюме, она — в синем платье для беременных и с белой косынкой на шее. Выглядело это удивительно и неуместно, все равно как беременная госпожа премьер-министр. Джон Тиммс возглавлял какое-то незначительное министерство, был несколькими годами моложе Джеральда, однако успел развить в себе невозмутимость и непоколебимое самодовольство. Если Барри Грум не здоровался, то Джон Тиммс, кажется, и не моргал. Взгляд У него был неизменно настойчивый, почти призывный, а голос, независимо от содержания разговора, звучал словно с трибуны. Впрочем, несмотря на все это, обаянием он не отличался. Разговор шел о Фолклендской войне, о том, что ее непременно надо увековечить памятником (Тиммс говорил «мемориал») и ежегодно праздновать ее окончание.
— Что-то вроде Трафальгарского дня, — заключил Тиммс.
Его жена, игравшая в семейном дуэте вариации на темы мужа, тут же подхватила:
— А почему бы не возродить сам Трафальгарский день? В самом деле, обязательно нужно его возродить! Наши дети уже не помнят о войне с французами…
Джон Тиммс с победной улыбкой обвел взглядом комнату, словно говоря, что гордится женой, однако сам так далеко заходить не рискует. Взгляд его уперся в Ника (который Тиммсу представлен не был), и он громогласно поинтересовался:
— Вот вы — скажите, вам бы хотелось, чтобы фолклендская война была увековечена для потомства в мемориале?
— М-м… Мне кажется… — начал Ник, сам удивляясь тому, до какой степени лишен какого бы то ни было мнения по этому поводу.
И снова ему представилось, что рядом стоит Лео — уж он-то, наверное, нашел бы что сказать!
Рядом появилась Кэтрин — она обходила все группки гостей.
— Мы говорим о Фолклендах, — объяснил ей Ник.
— Не сомневаюсь, премьер-министр одобрит идею ежегодного парада и мемориального комплекса, — сообщил Тиммс. — Ведь, говоря откровенно, честь этой победы принадлежит ей.
— И конечно, нашим войскам, — густо зардевшись, порывисто добавила Грета Тиммс. — Нашим храбрым воинам!
— Не просто храбрым, милая, — уточнил Джон Тиммс. — Неустрашимым!
Кэтрин, растянув губы в улыбке, театрально зажала уши:
— Как вы можете спокойно произносить такие словечки? «Неустрашимый», «непобедимый», «непоколебимый»… По-моему, звучит кошмарно!
— О… — откликнулась Грета Тиммс. — А мне всегда казалось, что это очень красиво…
— Ладно, я пошла! — Обернувшись к центру комнаты, Кэтрин озарила гостей широкой улыбкой — той самой, что делала ее лицо совсем юным и каким-то удивительно беззащитным.
В ответ послышался недружный хор: «До свиданья!», перебиваемый вопросами вполголоса: «А что, она уже уходит?» Кэтрин улыбалась гостям, глядя на них с добродушным превосходством — словно взрослый, отправляющий ребенка в постель.
— Пока, бабуля! — объявила она и громко чмокнула леди Партридж в щеку. — Папа, до завтра! — И, подхватив сумочку, зацокала каблучками к дверям.
Леди Партридж покосилась на Мордена Липскомба, следя за его реакцией: если смелый наряд Кэтрин ему понравился, возможно, и у нее, как у бабушки этой бесстрашной девицы, есть кое-какие шансы на его внимание. Но Морден хмуро смотрел на Джеральда.
Однако именно Морден Липскомб повел ее к столу. Собственно, церемония «ведения к столу» у Федденов не соблюдалась. Но, когда все двинулись из гостиной вниз по лестнице в освещенную свечами столовую, Липскомб с тяжеловесной американской галантностью предложил руку старейшей даме, и мать Джеральда, после двух джинов с тоником заметно повеселевшая, охотно прижалась к нему. В столовой, пока все рассаживались, Липскомб с осторожным любопытством оглядывался кругом.
— Великолепная комната, не правда ли? — проворковала леди Партридж.
— А это, на стенах, ваши предки, леди Партридж? — поинтересовался Липскомб.
— Да… да… — мечтательно откликнулась она.
— Нет, это не ваши предки, — негромко, но твердо возразила Рэйчел. — Это мой дедушка и двоюродная бабушка.
Нику досталось место посреди стола, между Пенни Кент и Дженни Грум — место очень неудачное, но он не жаловался, ибо сейчас ему вполне хватало собственного общества.
— А вы как сюда попали? — поинтересовалась Дженни Грум с таким видом, словно была готова к любым неприятным сюрпризам.
— Просто зашел на огонек, — улыбнулся Ник и, почувствовав, что ей это не понравилось, добавил: — Нет, на самом деле я старый друг Тоби.
— A-а, вы имеете в виду сына Джеральда… Я слышала, что он работает в «Гардиан»!
Стажировка Тоби в оппозиционной газете для нее, как видно, имела скандальный привкус.
— Спросите его самого. Вон он сидит, — посоветовал Ник достаточно громко, чтобы сам Тоби, сидящий рядом с Гретой Тиммс, его услышал.