Линия красоты
Шрифт:
— На пять тысяч много не купишь, — возразил Ник.
Сэм согласно усмехнулся.
— Я бы на твоем месте приобрел акции «Исто». Они сейчас в ходу. Цена растет, как на дрожжах. Или, конечно, «Федрэй».
— Компания Джеральда?
— Да, их акции в этом квартале быстро идут в гору.
Эта мысль заинтересовала, но и смутила Ника.
— Как это вообще делается? у спросил он, уже не стыдясь демонстрировать свое невежество — четыре бокала шабли придали ему смелости. — Может быть, ты сам ими распорядишься для меня?
Сэм отложил
— Договорились, — сказал он, широко улыбнувшись, словно желая показать, что все это не стоит воспринимать слишком серьезно. — Будем искать максимальную прибыль. И посмотрим, что из этого выйдет.
Ник полез за кошельком, но Сэм отмахнулся, сказав, что они обедают за счет банка.
— Важный инвестор из другого города, — объяснил он.
Он расплатился платиновой карточкой «Мастеркард»; Ник наблюдал за этим с интересом и легкой завистью.
Уже на улице Сэм сказал:
— Ладно, дорогой, пришлешь мне чек. Мне сюда, — как будто точно знал, что самому Нику в другую сторону.
Они пожали друг другу руки, и только тут Сэм добавил:
— И комиссионные — три процента, согласен? — как будто желая подтвердить уже заключенное соглашение.
Ник широко улыбнулся и покраснел: он об этом совершенно не подумал, и в первый миг эта мысль ему не понравилась. Но, поразмыслив, он понял, что так даже лучше: какой же серьезный бизнес без комиссионных за услугу?
Уани в «Линии S» все еще «подбирал персонал»: Ник поражался его самоуверенности и твердой убежденности, что спешить ему некуда. Секретарша с глубочайшим декольте, по имени Мелани, виртуозно растягивала на весь день несколько телефонных звонков и печать двух-трех документов. Всякий раз, как звонила ее мать, Мелани сообщала, что «у меня тут завал работы, даже в туалет сходить некогда». Уани ходил с потрясающим переносным телефоном «Talkman», который можно было брать с собой в машину или в ресторан, и поощрял Мелани звонить ему во время встреч и сообщать какие-нибудь бизнес-новости, желательно с цифрами. Были еще двое, неразлучные Ховард и Саймон: парой они, собственно, не были, однако трудно было представить одного без другого. Ховард — очень высокий, с квадратной челюстью, Саймон — маленький, толстый, похожий на сову (он притворялся, что собственная полнота его совершенно не волнует). Когда кто-нибудь принимал их за любовников, Саймон разражался визгливым хохотом, а Ховард терпеливо объяснял, что нет, они просто очень хорошие друзья. Ник любил поболтать с ними, когда заглядывал в офис, пошутить, обменяться намеками и понимающими взглядами.
— Я плаваю в бассейне и раза два в неделю хожу в тренажерный зал, — говорил он, непринужденно откинувшись в кресле, все еще немного стыдясь своего хвастовства; и Саймон со вздохом отвечал:
— Эх, надо бы и мне как-нибудь попробовать!
Все они вели себя так, словно не замечали красоты Уани, словно принимали его всерьез. Но, когда на страницах светской хроники «Татлера» или «Харпере энд Квин» появлялась его фотография, Мелани бегала с журналом по офису, как будто это подтверждало серьезность всего их предприятия.
Ник не сомневался: никто из них не подозревает, что он спит с боссом. За десять лет тренировок он научился виртуозно обходить острые углы беседы, способные привести к предательскому румянцу на щеках. Порой ему хотелось сделать скандальное признание и посмотреть, что из этого выйдет; но Уани настаивал на полной секретности, а Нику нравилось хранить тайны. Как прикрытие он использовал свои прежние приключения: вот и сейчас он рассказывал Ховарду и Саймону о случае с Рики, заменив Уани одним французом, с которым встречался на пруду прошлым летом.
— И что же, он красавчик, этот Рики? — поинтересовался Саймон.
Красавчик? Вот уж нет. Понятие «красота» к нему вообще не подходило. Тут было другое: непоколебимая самоуверенность, ровное спокойное тепло, от которого при первом же поцелуе возникало чувство, что знаешь этого человека уже тысячу лет, что это — лишь последний из тысячи прежних поцелуев…
— Он великолепен, — ответил Ник. — Круглое лицо, темные глаза, нос орлиный…
— О-о! — сказал Саймон.
— Правда, начинает лысеть, но это лишь добавляет ему обаяния.
Подумав немного, Саймон сказал:
— Опять ты цитируешь этого… своего…
— В смысле? — чуть обиженно уточнил Ник.
— Ну вот… лысеет, но это… как бишь ты сказал?
— Я не помню, что я сказал. «Начинает лысеть, но это лишь добавляет ему обаяния».
Ховард откинулся на стуле, понимающе кивнул и спросил:
— А борода есть?
— Никакой бороды, — ответил Ник. — Щеки и подбородок явно знакомы с тонким холодком утренней стали.
Все довольно засмеялись. Ник любил вставлять в свои рассказы в самых неожиданных местах цитаты из Генри Джеймса: парни очень радовались, тщетно старались их запомнить, просили Ника повторять снова и снова — им всем нравилась эта игра.
— А это откуда?
— Про утреннюю сталь? Из «Крика отчаяния», романа Генри Джеймса, о котором никто не слышал.
Парни приняли эту информацию философски: вряд ли они что-то слышали хоть об одном из романов Генри Джеймса. Ник чувствовал, что профанирует Мастера, но не мог удержаться: он был влюблен в своего писателя, влюблен в его ритмы, иронию, во все его особенности и даже промахи — быть может, в промахи более всего.
— У этого твоего Генри Джеймса, похоже, за что ни возьмись, все прекрасное и замечательное, — нахмурившись, заметил Саймон.
— Прекрасное, великолепное… удивительное. Нет, скорее, так говорят друг о друге его персонажи, особенно дурные люди. Знаете, в последних его книгах герои становятся все более отвратительны — в моральном плане — и в то же время все больше рассуждают о красоте.
— Ясно… — сказал Саймон.
— Чем они порочнее, тем больше красоты видят друг в друге.