Линия красоты
Шрифт:
Ник и Кэтрин замерли, напряженно глядя на закрытую дверь. Ник представил, как Уани высыпает на стол дорожку кокаина, подравнивает ее точными аккуратными движениями, приближает к ней лицо, закрывает глаза… В этом тоже был свой ритм, схожий с ритмом любовного свидания. Но, должно быть, Уани занимался этим в ванной: из его комнаты не доносилось ни звука.
Когда он наконец снова спустился вниз, Кэтрин сказала:
— Бисексуалы — это же просто кошмар. Это всем известно.
— Ну, я не думаю, что так уж всем… — сказал Ник.
— Ужас какой — знать, что твой
— Я не уверен, что это нам так необходимо, — проговорил Ник не вполне искренне: ему самому мечталось именно об этом, но он понимал, что это едва ли возможно. И не все ли равно, делить возлюбленного с женщиной или с наркотиком?
— Он говорит, что тебя любит, но у тебя еще больше, чем обычно, причин ему не доверять. — В сущности, Уани никогда не говорил, что любит его, и Ник тоже перестал говорить о любви, ибо после его признаний всякий раз наступало неловкое молчание. — Знаешь, я удивлена: мне казалось, он совершенно не твой тип.
Ник пробормотал что-то неопределенное.
— Я хочу сказать, он ведь белый и университет окончил.
Ник улыбнулся. Он был смущен — не разговором о сексе, а тем, что Кэтрин выпытывала у него нечто гораздо более глубинное и интимное.
— По-моему, — сказал он, — он — самый красивый человек из всех, кого я знал.
— Дорогой мой! — протянула Кэтрин с упреком, как будто он сказал что-то очень ребяческое и глупое. — Неужели ты серьезно?
Ник смотрел в стол, хмурился и молчал.
— Да, кажется, понимаю, о чем ты, — продолжала Кэтрин. — Он и вправду красавчик… точнее, если честно, пародия на красавчика. — Она улыбнулась: — Дайка мне карандаш. — И в блокноте Ника, на чистом листе, мгновенно набросала карикатуру — буйные, густо зачерненные кудри, высокие скулы, пухлые губы, влажные оленьи глаза с неправдоподобно длинными ресницами. — Вот! Нет, подожди, подпишу… — И нацарапала в углу: «Ванни от Котенка».
— Совсем не похож, — сказал Ник, с горечью сознавая, что карикатура очень похожа.
— М-м? — с сомнением откликнулась Кэтрин.
— Я могу сказать только одно: когда он входит в комнату — как позавчера, помнишь, когда он опоздал к обеду, а мы в его отсутствие болтали о нем, ты его критиковала, я делал вид, что соглашаюсь — так вот, стоило ему войти в комнату, и я подумал: вот все, что мне нужно. Он рядом со мной — и я счастлив. И что мне за дело до всего остального?
— Знаешь, Ник, — задумчиво проговорила Кэтрин, — это ведь очень опасно. Мне кажется, это просто безумие какое-то.
— Ты же художница, — сказал Ник, — неужели ты не понимаешь?
Много раз он пытался вообразить реакцию слушателей на свои откровения: воображал изумление, недоверие, ужас, негодование — но только не то, что с ним станут спорить.
— Что ж, — сказал он, — извини, но я — такой, какой есть, и другим быть не могу.
— И поэтому готов влюбиться в кого угодно только потому, что он, как ты говоришь, «прекрасен».
— Не в кого угодно, разумеется. Это в самом деле было бы безумие, — возразил Ник; вести этот разговор ему было тяжело и неловко. — Знаешь, тут не о чем спорить, это просто факт. Я — такой, как есть.
— Но ведь Дентона никак нельзя было назвать прекрасным? — не отставала Кэтрин.
— У Денни была прекрасная задница, — усмехнулся Ник. — Только это меня в нем и интересовало. Я его не любил.
— А этот, как его… Лео? Он же был вовсе не красавец, а ты по нему с ума сходил. — И с любопытством уставилась на него, гадая, не зашла ли она слишком далеко.
— Для меня он был прекрасен, — тихо, дрогнувшим голосом ответил Ник.
— Вот видишь! — с торжеством заключила Кэтрин. — Кого мы любим, того и считаем красивым, а не наоборот.
— М-м…
— Кстати, как он? Ты давно с ним виделся?
— Последний раз — прошлой весной, — ответил Ник и встал, чтобы выйти в туалет.
Окно в ванной комнате выходило во двор, на шоссе, и дальше — в необозримые французские поля, за которыми простирается Северная Франция, а дальше — Ла-Манш, а еще дальше — Англия, Лондон, купающийся в том же солнечном свете; и ворота в сад открыты, и бежит, извиваясь между деревьев, гравийная дорожка, и все так же стоит в укромном уголке сторожка садовника и преет возле нее компостная куча. Ник замер у окна, ожидая, пока острая тоска схлынет и сменится благодатным спокойствием человека, на минуту выбежавшего передохнуть из класса, из аудитории, из зала заседаний в прохладный, светлый и пустой коридор. Нет; он не станет рассказывать Кэтрин все. Не упомянет о линии красоты, ни словом не обмолвится о своей страсти к Тоби, о робких и смешных (как он теперь ясно понимал) попытках привлечь его внимание, о редких минутах близости, которые уделял ему порой Тоби по доброте душевной. Нет смысла об этом рассказывать. Для нее Тоби — всего лишь тупой, никчемный, надоедливый старший брат.
Вернувшись в комнату, он обнаружил, что Кэтрин, хихикая, листает гей-путеводитель.
— Убиться можно, — сообщила она.
— Да, веселая книга, — согласился Ник, смущенный, но и довольный тем, что она сменила тему.
— Подожди-ка… где у них Париж? Я хочу почитать про «Паракат»… По-моему, они тут все врут! — И она принялась с театральным интересом шуршать страницами.
— Там вряд ли много написано, — заметил Ник.
— Ага, «Паракат»! Дискотека, со среды по субботу, с одиннадцати до трех. L'An de Roi, — произнесла она по-французски, с сильным акцентом. — Дорогой, давай туда съездим! Представляю, как там весело!
— Рад, что тебя это забавляет.
— А давай предложим Уради съездить с нами и посмотрим, что он ответит… Боже мой, сколько тут всего!
— Очень полезная книжка, — сказал Ник.
— Туристические маршруты, боже мой! Ой, смотри — улица Сен-Фрон, это же там, где мы с Типперами вчера были! Если бы только они знали… А что значит НССР?
— НССР? «На свой страх и риск».
— А, понятно… понятно… Господи, да тут весь мир!
— Найди Афганистан, — предложил Ник, вспомнив знаменитое предупреждение о грубости афганского секса. Но Кэтрин продолжала листать страницы дальше. Ник присел рядом с ней.