Линия красоты
Шрифт:
— Я ищу Ливан, — объяснила она.
— А-а… — сказал Ник.
— О, звучит очень заманчиво. Средиземноморский климат — ну, это мы и так знаем… и гомосексуализм считается наслаждением.
— Правда? — спросил Ник.
— Правда. «L’homosexualit'e est un d'elit», — продекламировала она голосом генерала де Голля.
— Увы, дорогая, d'elit — это «преступление».
— Вот как?
— Наслаждение по-французски будет «d'elice», а «d'elit» — это проступок.
— Надо же! А как похоже!
— Они и в жизни часто похожи, — ответил Ник и мысленно
Скоро Кэтрин наскучила книга. Она повернулась к Нику и спросила:
— И что же он предпочитает, наш старина Уради?
— Меня.
— Понятно, — протянула Кэтрин; такой ответ ее явно не удовлетворил.
— Ладно, ему нравится пассивная роль, — ответил Ник резко, чтобы она поняла: больше ей из него ничего не вытянуть.
— Мне всегда казалось, что он должен быть не простым геем, а каким-нибудь ужасным извращенцем.
— Десять минут назад ты вообще не знала, что он гей.
— Но в глубине души догадывалась.
Ник укоризненно улыбнулся. Они с Кэтрин не раз вели разговоры о мужчинах, и теперь она с полным правом ждала, что он расскажет ей все. Втайне ожидая этого разговора, Ник подготовил несколько фраз о Уани, которые, как ему казалось, должны произвести на нее впечатление и закрыть тему. Ему нечего стыдиться. А о порнофильмах в отеле он, конечно, не расскажет.
— Ну, он любит заниматься сексом втроем, — сказал он.
— М-м, не мой стиль, — отозвалась Кэтрин.
— Договорились, тебя приглашать не будем.
— А с кем вы спите втроем? — с любопытством поинтересовалась она.
— Как правило, с незнакомцами. Партнеров нахожу я по его просьбе. Или снимаем парня-проститутку, Stricher.
— Что?
— Так их называют в Мюнхене.
— Понятно, — сказала Кэтрин. — Но это ведь довольно рискованно, тем более если он все держит в тайне?
— Мне кажется, риск его и привлекает, — ответил Ник. — Ему нравится опасность. Нравится подчиняться. Нравится, когда есть свидетели. Я сам не совсем понимаю, в чем тут дело… но мне кажется, ему нравится все, противоположное тому, что он есть.
— Звучит довольно отвратно, — заметила Кэтрин.
Ник продолжал, уже не понимая, защищает Уани или присоединяется к обвинению:
— Еще он любит кричать.
— Когда кончает?
— Вообще во время секса. — Нет, о том утре в Мюнхене, пожалуй, лучше не рассказывать. — Однажды в Мюнхене вышло забавно, — продолжал он. — Он так вопил в номере, что потом все горничные глазели на нас во все глаза, толкали друг дружку локтями и пересмеивались. А он, кажется, так ничего и не заметил.
— Расселу тоже нравилось, когда я ору, — заметила Кэтрин.
Ник помолчал, криво усмехнулся и проговорил:
— А еще у него настоящая страсть к порнографии.
— М-м?
— Нет, в порнофильмах ничего плохого нет, но он слишком уж ими увлекается.
Кэтрин подняла брови и глубоко вздохнула.
— О боже мой! — проговорила она.
Ник оглянулся сперва на открытое окно, потом на закрытую дверь.
— В Германии это даже начало меня немного пугать. Знаешь, у них в отелях по кабельным каналам беспрерывно крутят порнуху.
Кэтрин слушала, широко раскрыв глаза. «Порнуха» была для нее какой-то неразрешимой мужской загадкой.
— Он целыми вечерами валялся перед телевизором и ее смотрел. Фильмы были гетеросексуальные, разумеется, но это ему тоже нравится, может быть, даже больше. Однажды вечером мне пришлось даже ужинать одному. Он просто не мог оторваться от телевизора.
Кэтрин рассмеялась; рассмеялся и Ник, хотя это воспоминание пугало его до сих пор — Уани, со спущенными штанами и вялым от кокса членом, не отрывает глаз от экрана, на котором разворачивается оргия, а Ник у себя в комнате торопливо жует безвкусные бутерброды и стелет постель на диване. Сквозь дверь ему было слышно, как Уани разговаривает с персонажами фильма.
— Дорогой мой, — сказала Кэтрин, — это же просто кошмар!
— Нет, на самом деле нам очень хорошо вместе, просто…
— Я за тебя беспокоюсь. Ты его любишь, а он так с тобой обращается!.. Слушай, а ты действительно так сильно его любишь?
— Конечно, — с принужденным смешком ответил Ник. Ему было стыдно и неловко — теперь и у него есть свидетель. — Знаешь, — со вздохом сказал он, поднимаясь, — наверное, напрасно я все это тебе рассказал.
Типперы уехали на следующий день. Облегчение остающихся было подавлено и смазано чувством вины. Джеральд заперся у себя в кабинете, а, когда выходил оттуда, смотрел на родных мрачно и раздражительно, словно прикидывая, на кого бы взвалить ответственность. Единственным, кто проявил искреннее сожаление и удивление, оказался Уани: Типперы относились к тому сорту людей, которых он с детства привык уважать, и он с ними прекрасно поладил. Труднее всего дипломатия давалась Рэйчел.
Сэр Морис открыто негодовал, но при этом выглядел странно довольным, словно происшествие у Федденов подтвердило его дурное мнение о человечестве.
— Честно говоря, нам здесь было не очень-то весело, — объявил он, и его жена энергично закивала, звеня украшениями; она гордилась резкостью мужа, как накануне гордилась его больной печенью.
Тоби, старательно скрывая свою радость, с дежурной улыбкой отнес в машину их чемоданы.
После отъезда Федденов Уани очень вовремя предложил Джеральду поиграть в буле: они вышли и начали игру на пустой площадке, где прежде стояла машина Типперов. Ник засел с книгой в кабинете. Чувство облегчения и свободы развлекало его: он получал удовольствие от чтения, однако смысл книги от него ускользал, словно прятался за пеленой тумана. Вошла леди Партридж в платье без рукавов и тяжело опустилась в соседнее кресло. Типперы ее и раздражали, и завораживали своим богатством, и теперь, без них, она выглядела довольной и успокоенной. Она молчала, но Ник чувствовал, что она ревнует его к книге и хочет заговорить. Из открытого окна доносились удары по мячу и возгласы играющих.