Линия красоты
Шрифт:
— Ну, далеко еще? — спросил Лео.
— Совсем скоро, прямо здесь… — смущенно ответил Ник; он не знал, в шутку ли ворчит Лео или он в самом деле раздражен.
Ник на шаг обогнал Лео. Вместе с чувством ответственности в нем нарастало беспокойство. Теперь, когда глаза его привыкли к полутьме, парк уже не казался уединенным местом: до него долетал свет уличных фонарей, громко, как будто над самым ухом, звучали голоса уличных прохожих. И потом, летним вечером здесь наверняка много посетителей: веселые компании, допоздна засидевшиеся на пикниках, девушки, выгуливающие своих белых собачек… У медного бука он присел — и обнаружил, что ветви его грубы и спутанны, а под ногами неприятно чавкает влажный мох. Ник встал, попятился, наткнулся
— Извини…
Ощущение теплого сильного тела под тонкой рубашкой было так тревожно, так несбыточно прекрасно, что Ник поспешно отпрянул, опасаясь, как бы Лео не счел его дураком. Безликая толпа других мужчин Лео — анонимных партнеров, знакомцев по объявлениям, бывших друзей, из которых он знал по имени только Пита, — нетерпеливо толпилась у него за спиной, ожидая, когда он неловким словом или движением выдаст свою неопытность. Молча и торопливо Ник направился в другую сторону, к садовой сторожке.
— Ага, вот это подойдет, — проговорил Лео, прислоняя мотоцикл к деревянной стене сторожки; кажется, собирался его приковать, но тут же усмехнулся, качнув головой, и повернулся к Нику.
Ник попробовал толкнуть дверь, хоть и видел, что она заперта на висячий замок. У стены сторожки притулилась садовая тачка. Надо всем этим нависал тис, и тисовый запах смешивался с приглушенным ароматом огромной кучи компоста — следа недавних трудов садовника. Рядом стояла сломанная скамья. Лео подошел ближе, огляделся, провел рукой по жесткой щетине недавно скошенной травы.
— Знаешь, эти компостные кучи внутри нагреваются, — сказал он.
— Да, — ответил Ник. Он всегда об этом знал.
— Сильно нагреваются, градусов до ста. Не прикоснешься.
— Правда? — И Ник, словно усталый ребенок, потянулся к нему.
— А, какая разница! — Лео позволил Нику обхватить себя за талию, и сам, подавшись к нему, обнял его за шею и притянул ближе. — Какая разница…
Лица их соприкоснулись, неожиданно мягкие губы Лео коснулись щеки и шеи Ника. Тот прерывисто вздохнул, судорожно водя рукой вверх-вниз по его спине. Наконец губы их встретились в торопливом поцелуе — беспомощном признании своей нужды в другом, нужды, которую испытывал и Лео, как понял Ник по силе и настойчивости его поцелуя. Когда поцелуй окончился, Лео слегка улыбался. Ник задыхался, изнемогая от мучительной надежды на продолжение.
Они целовались с минуту — или две, Ник не считал, загипнотизированный благоуханным ритмом, щедрой мягкостью губ Лео, мускулистой настойчивостью его языка. Он спешил ответить тем же, и дыхание у него перехватывало от мысли о том, что он в самом деле отвечает на поцелуй. Ничто в баре, в их бесцельном разговоре, даже не намекало ни на что подобное. Об этом не писали в книгах. Ник был готов к этому, готов до боли в чреслах — и в то же время совершенно не подготовлен. Лео погладил его по затылку, ероша волосы, и Ник в ответ поднял руку, чтобы погладить Лео по голове, столь восхитительно не похожей на его собственную — крупной, угловатой, с жесткой щеткой мелко-курчавых волос. Теперь он, кажется, понял, что такое поцелуй: инстинктивное средство выражения своих чувств, способ рассказать о страсти без слов — рассказать, но не удовлетворить. Поэтому правая его рука, лежавшая у Лео на талии, скользнула — робко, еще сомневаясь в своей свободе, — ниже, к округлым ягодицам, и сжала их сквозь мягкую, потертую джинсовую ткань. В тот же миг у своего бедра Ник ощутил что-то большое, твердое, рвущееся на свободу; эрекция Лео подсказала ему, что он все делает правильно, и уже смелее он запустил руку за пояс джинсов, под тугие трусы. Средний палец его скользнул в расщелину, гладкую, словно у мальчика, нащупал сухую складку, и из груди Лео вырвалось счастливое ворчание.
— Ах ты негодник! — пробормотал он.
И отодвинулся от Ника — тот отпустил его не сразу, неохотно.
— Сейчас вернусь, — сказал Лео и исчез за углом сторожки.
Ник судорожно вздохнул, приходя в себя. Он снова остался один. Снова слышал неумолчный городской гул и шелест листьев под легким ночным ветерком. Что там делает Лео? Кажется, достает что-то из седельной сумки своего мотоцикла. Лео потрясающий, все в нем сказочно, но на мгновение Ник ощутил дрожь при мысли, что оказался один в темноте с незнакомцем. Идиот несчастный, ведь может случиться все, что угодно!..
Ощупью находя путь, вернулся Лео — тень среди теней.
— Я подумал, вот это нам пригодится, — сказал он, и безобразный страх Ника растаял, сменившись волнующим предвкушением приключения.
На следующий день Ник не раз и не два перебирал в памяти все, что произошло возле сторожки: как он принял у Лео из рук на три четверти пустой тюбик геля; как с облегчением и смущением смотрел на него в темноте; как развернул Лео к себе спиной и принялся расстегивать на нем джинсы — спокойно и ловко, словно на самом себе; как вслед за джинсами приспустил трусы, с восхищением пробежав пальцами по мощному затвердевшему члену; как подтолкнул его в спину, заставив опереться о скамью, как сам преклонил колени за его спиной и сделал губами и языком то, что уже много-много ночей мечтал сделать со многими и многими другими мужчинами. И больше всего возбуждали его не сами ощущения, не слабый, невыразимо интимный запах Лео, а сама мысль о том, что он совершает непристойное и недозволенное. Он спустил до колен собственные штаны, с улыбкой глядя, как нетерпеливый член его выпрыгивает на свободу, и запечатлел свою улыбку поцелуем на сфинктере Лео. А потом, когда они трахались — потому что, да-да, он трахал Лео, и это было потрясающе! — Ник не мог сдержать тихого счастливого смеха.
— Рад, что тебе смешно, — пробормотал Лео.
— Нет, нет! — отозвался Ник.
Ничего смешного в этом не было; просто с каждым движением по телу его — по спине, по шее, по плечам, до самых кончиков пальцев — пробегали искристые волны счастья. Он обхватил бедра Лео, затем потянулся вперед, расстегнул на нем рубашку, помог ее снять и обнял нагое тело. Все оказалось так просто! И чего он боялся, о чем беспокоился?..
— Кстати, блузку заметил? — сказал Лео. — Это моей сестры.
От этого Ник почувствовал, что любит его еще сильнее — сам не зная почему.
— У тебя такая гладкая задница! — прошептал он, жадно зарываясь пальцами в курчавую шерсть на груди и на животе.
— Ага… я ее брею… — проговорил Лео.
Движения Ника становились все быстрее и смелее, и речь его друга сделалась краткой и прерывистой, между двумя судорожными вдохами.
— Волосы спутываются… когда на мотоцикле… просто ужас…
Ник поцеловал его в затылок. Бедный Лео! На заднице волосы спутываются, на подбородке врастают в кожу… Да он просто мученик! Теперь Лео стоял, опираясь лишь на одну руку, а другой торопливо и мощно мастурбировал. Ник все более и более забывался; однако перед самой кульминацией ему вдруг представилось, что ветви и кусты раздвинулись, и все огни Лондона направлены на него: смотрите, малыш Ник Гест из Барвика, сын Дона и Дот, трахается с незнакомцем ночью в частном парке в Ноттинг-Хилле! Лео прав, он настоящий негодник! И это прекрасно, так прекрасно, что лучше и быть не может!
Позже Лео отошел на лужайку пописать, а Ник присел на скамью у дорожки. Вдали шел высокий человек в белой рубашке, видел он Лео или нет, непонятно. Лео вернулся, опустился на скамью рядом с Ником. Чувствовалось, что свидание не завершено: нужно сказать или сделать что-то еще. У Ника вдруг стало тяжело на сердце, он подумал, что не стоило так уж явно демонстрировать Лео свой восторг. И тем более не стоит показывать, что его изголодавшееся по любви тело и душа жаждут продолжения. Воздух в парке гудел от имен и образов Ника и Лео, навсегда слитых в терпкое и грустное единство меж спящих лавров и азалий. Высокий человек прошел мимо них, остановился, вернулся.