Линия Крови
Шрифт:
– Я знаю где! – подал голос Илларион.
Жанна выпустила подбородок Кравчука, оглянулась. По-прежнему стоявший в дверном проеме священник кивнул:
– Знаю.
Девушка вновь повернулась к Лене, проговорила:
– Ну ладно… Если правду сказал – будешь жить. Нет – мы вернемся.
Она развернулась и направилась к выходу.
– Эй! А как же я?! – крикнул ей в спину Кравчук. – Я же истеку кровью и умру.
В голосе его сквозила такая паника, что Жанне стало одновременно противно и жалко. Она на долю секунды замешкалась, выручил Илларион. Он подошел к Кравчуку, сказал требовательно:
– А ну,
Кравчук сперва испуганно дернулся, потом руку от простреленного уха все же убрал. Илларион внимательно посмотрел, сказал со своей всегдашней улыбкой:
– В ушной раковине у человека крупных сосудов нет. Так что кровью вы не истечете.
Священник достал откуда-то из-под рясы белый носовой платок, обернул им оставшиеся от уха окровавленные ошметки.
– Прижмите ладонью, крепче, - советовал он Лене. – Кровотечение скоро остановится. Когда мы уничтожим Вампира, я вернусь с доктором. Если же мы его не найдем, я вернусь с ней, - он кивнул в сторону Жанны, девушка хмыкнула. – Поняли?
Кравчук угрюмо выдавил:
– Понял.
Они покинули неуютную камеру. Громко хлопнула дверь. Лязгнули, один за другим, замки. Жанна дернула за ручку, проверяя надежность запоров – дверь даже не шелохнулась.
– Порядок, - проговорила она.
Илларион спросил:
– Ты думаешь, он сказал правду?
– Не знаю, - честно ответила девушка. – Но если нет, то уж он-то до сегодняшнего заката точно не доживет.
Когда Жанна говорила эти слова, глаза ее были устремлены вдаль, далеко за стены РУВД и священнику почудилось, будто она думает совсем о другом.
Они снова сели в уазик, поехали по безлюдным, тихим, заботливо укутанным туманом улицам.
– Ни души. Они что, весь город сожрали, что ли? – вполголоса спросила Жанна.
Ответа она не ждала, но Илларион проговорил:
– Конечно нет. Люди затаились, как всегда ждут лучших времен. Но кое-кто действует, хотя бы как может – ты сама видела утром людей, что истребляют упыриные гнезда.
– Угу. Только где они сейчас?
Они проехали мимо Никольского собора. Жанна придавила педаль газа, двигатель послушно набрал обороты. Улица побежала навстречу все быстрее и быстрее.
– Не разгоняйся, - сказал Илларион. – Где-то здесь нам поворачивать.
И тут впереди, в тумане, Жанна разглядела переходящую через дорогу легко одетую девушку с коляской. Молодая мама шла, склоняясь головой к малышу, что-то ему приговаривала. Жанна, выдохнув «Ой!», резко ударила в тормоз и давила изо всех сил, пока заглохший уазик не замер. По ушам резанул отчаянный визг тормозных накладок и скрип резины по асфальту. Молодая мамаша в ступоре застыла посередь дороги. Глаза ее, распахнувшиеся до размеров вселенной, были прикованы к несущейся на них с ребенком машине. Глаза Жанны в тот миг были наверняка не меньше. Уазик остановился от коляски всего в двадцати сантиметрах. Жанна, не в силах вымолвить ни слова, сидела, вцепившись побелевшими пальцами в руль. Девушка перед машиной мешкала. Не потерял присутствия духа один лишь Илларион. Он вышел из машины и, помогая откатить коляску, спокойным, мягким тоном говорил:
– Все хорошо. Проходи, милая. Испугалась? Ничего, все будет хорошо. Мы тоже испугались.
Девушка нетвердой походкой отошла с дороги. Колени ее заметно дрожали. Илларион проводил ее взглядом
– Не могу! Я вообще боюсь за рулем ездить. Может, дальше пешком?
– Можно и пешком, - отозвался священник. – Только… машину здесь бросать все равно негоже. Да мы уж почти и доехали. Сотню-то метров еще уж проедешь? Ты покури, покури, успокойся.
– Может, поведешь ты?
– Да я бы с удовольствием. Только я вообще не представляю, как это делается. Ни разу за рулем не сидел, даже завести не умею, не то что…
Илларион помолчал, потом продолжил с улыбкой:
– Но, согласись, ты была не права, когда говорила, что ОНИ сожрали весь город.
В ту же минуту, словно подтверждая его слова, на звоннице Никольского храма зычно ударил колокол. Потом еще и еще. Вскоре к редким, ритмичным ударам главного колокола присоединились мелодичные голоса прочих. Илларион вслушивался, склонив голову набок. На широком лице его сияла улыбка. Жанна отшвырнула окурок, вздохнула полной грудью. Напряжение немного отпустило.
«В конце концов, повезло», - пришла в голову мысль. – «Я ведь могла их переехать»
– Ладно, поехали, - произнесла она вслух. – Пора с этим делом покончить.
Улица Станко, бывшая Панская. Тихая, тенистая… и безлюдная. Когда-то жизнь здесь била ключом. До революции семнадцатого на этой улице жили самые знатные и богатые люди города. Потом их особняки конфисковали. В некоторых поселилась новая элита – советские и партийные чиновники, так называемая номенклатура. Другие же дома передали под различные учреждения. Некоторые организации остались в старинных палатах и поныне, большинство же постепенно переселились на расположенный дальше, в новой части города, Центральный проспект.
Жанна и Илларион проехали улицу Станко почти до конца.
– Здесь, тормози, - скомандовал священник.
Жанна послушно прижала уазик к обочине. Вдоль обочины нестройной шеренгой щетинились колючками старые, непомерно разросшиеся кусты шиповника. За кустами прятался полуразрушенный каменный забор с фрагментами красивой и в то же время мощно-тяжелой кованой решетки.
Священник и Жанна выбрались из машины. Илларион пошагал вдоль кустов дальше по дороге, девушка направилась за ним. Скоро в строю шиповника обнаружилась широкая брешь, а в заборе старые железные ворота. Ворота были закрыты. Илларион миновал их и протиснулся в узкий проем меж каменных опор. Там когда-то находилась чугунная калитка – петли от нее до сих пор торчат из кладки. Жанна шагнула следом и попала в густо заросший кривыми деревьями и кустами двор.
Илларион оглянулся.
– Я сразу понял, о каком доме идет речь, - молодой священник говорил тихо, почти шепотом. – Вот он, самый старый дом в городе…
Жанна окинула взглядом двухэтажное строение. Ничем, на первый взгляд, не примечательный старый дом из красного кирпича. Заброшенный. С облезлой штукатуркой и остатками изящной лепнины над некоторыми из окон и на фронтоне. По центру - крыльцо с широкими мраморными ступенями. Жанна поднялась по ним к высокой двустворчатой двери. Потянула за ручку. Заперто.