Линия перемены дат
Шрифт:
— А как же с ампулой?
— Я хотела умереть, когда меня бросил муж. Тогда в достала у знакомого аптекаря эту ампулу.
— «Оставим пока в покое этого мужа-призрака. Почему вы носили ампулу в бретельке комбинации здесь, на Востоке? Жизнь у вас наладилась. Неужели тоже хотели умереть?
— Нет. Я просто забыла о ней.
— А кто вас научил зашивать ее в бретельку?
— Я имею высшее образование и привычку читать разные книги. Надеюсь, это вам не покажется преступным. Из книг можно узнать многое.
— Так там это делают люди,
Взволнованное, покрасневшее лицо молодой женщины моментально побледнело. Теперь в ее голосе слышалась неподдельная дрожь.
— Вы не смеете! Я любила его.
— Нет, смею. О чувствах говорить сейчас не время и не место. Да и не с кем говорить. Вы убили его, — отчеканил Горин, сам побледнев. — Уничтожили чистую светлую жизнь. Он был виновен только в том, что сослепу от любви не разглядел, кто вы…
Зоя Александровна, рыдая, приникла к валику дивана.
— Не надо истерик. Зрители не поймут вашего искусства. Кстати, для сведения: у Лисовского — вашего «шмеля» — тот же яд обнаружен в тайнике под подоконником.
— Оставьте меня. Я ничего не знаю. Не пытайтесь сделать меня тем, кем я никогда не была. Ничего не выйдет. Поняли? — голос женщины сорвался. Она закусила губу.
— Я хочу очистить имя честной, убитой ради вас, советской женщины-учительницы Зои Александровны Галузовой от скверны, которой вы его заразили. Вы правы. Мы еще не знаем, кто же вы в действительности. Но мы это будем знать. Можете не сомневаться.
— Знаете, полковник, пока это пустые разговоры. У меня нет другого имени, кроме того, которое мне дали при рождении. Ваши предположения обидны, но в вашем трудном положении вас можно извинить. — Зоя Александровна окончательно оправилась и спокойно, с легкой усмешкой в углах красиво очерченных губ смотрела на Горина.
— В вашем положении я бы не улыбался.
— Почему бы нет? Встреча с такими интересными людьми уже доставляет удовольствие. Жаль, что я ничем вам не могу помочь. Это сейчас. А потом я буду жаловаться на незаконные действия органов, следствия. Будьте уверены. А Федосова вы совсем зря теребите. Ведь это — теленок, — с нескрываемым презрением закончила женщина.
29. НЕУДАЧА
Может быть, в другое время и при других обстоятельствах капитан 3 ранга Колдуэлл размышлял бы дольше и решал осмотрительнее.
— Но ведь надо делать дело! Слово — есть слово. Чек на десять тысяч таллеров в кармане куртки. Считай, Бетти, это наш, совсем наш, дом в кармане, — мысленно обратился он к далекой жене. — А советский командир пусть покрутится, поищет. Штурман, право руля!
— Есть, кэптен! — ответил Мерит и бросил рулевому: — Право руля!
— Есть, лейтенант!
— Следите за прокладкой. Это будет игра вслепую. Как кошки с мышкой. Так, как на прошлых маневрах, где вы, Мерит, получили отличие.
Колдуэлл уводил лодку далеко в океан, возвращался назад, кружил, уходил на большую глубину, стопорил моторы, и тогда лодка бесшумно дрейфовала на юг под водой. Шесть часов длилась такая игра…
— Пожалуй, закружили, заставили красных бросить наблюдение. Я не завидую русскому командиру. Трудно, было ему уследить за нами. Интересно, что думает сейчас командир сторожевика? — самодовольно заявил Колдуэлл вошедшему в центральный отсек Бэндиту. — Заставил я его попотеть и поломать мозги… Продуть систерны.
Лодка медленно всплыла на перископную глубину. Колдуэлл, прищурившись, напряженно всматривался.
— Годдэм! Где он?
— Кто он? — осведомился Бэндит.
— Советского сторожевика нет! Море пустынно. Вы правильно вели прокладку, лейтенант? Не уклонились ли мы в сторону? — подозрительно покосился командир на Мерита.
— Ручаюсь, кэптен. Как за вас…
— Не болтайте лишнего, — оборвал его Колдуэлл. — Где мы?
Мерит назвал координаты.
— Включить эхолот!
Зеленые перебегающие искорки на экране прибора мельтешили против цифры «40».
— Правильно. Мы у входа в коридор.
Ночью по нащупанному хищниками из Соединенных территорий еще во время свободного хозяйничанья иноземцев у берегов царской России подводному коридору между двумя грядами рифов у побережья Колдуэлл провел лодку к нашему берегу.
Нынче новолуние. На море легкое волнение. Немолчный рокот прибоя один нарушает тишину побережья да светлыми брызгами пены чуть рассвечивает безмолвный берег. Чертовым пальцем торчит у воды одинокая остроконечная скала с подрытым волнами основанием. Море, небо, скалы на берегу, рифы — всё тонет в густых, исчерна-фиолетовых тонах ночи.
Вот за линией прибоя всколыхнулась вода, и невидимый даже вблизи поднялся над поверхностью силуэт рубки подводной лодки.
Мистер Гаррисон и коммодор Грехэм не ошиблись в капитане 3 ранга Колдуэлле. Хорошего служаку всегда полезно удерживать в черном теле. Тогда он больше старается выкарабкаться вверх по служебной лестнице. Толстый Реджи, как называли его товарищи по курсу в Вест-Айланде, был настоящим моряком и опытным командиром. Правда, отсутствие связей среди сильных мира сего всегда ощутительно мешало его продвижению по службе.
Колдуэлл рассчитывал: «Вот теперь-то я держу счастье за хвост… Оно мое. Высокие акционеры монополии оценят такую старательность… Рядом чужой берег… Конечно, лучше было бы, чтобы эти двадцать тысяч таллеров достались без такого риска»…
Что поделаешь, если дед из промотавшихся баронетов старой Англии и неудачник-папаша не оставили внуку и сыну ничего, кроме имени. Зато имя дало офицерский чин… Попробовал бы какой-нибудь техник или учителишка сунуться в морскую академию!
Колдуэлл вздыхает: «У каждого свой бизнес…»