Линия перемены дат
Шрифт:
— Только ли это имеет значение? — усомнился Прокопенко.
— Вы правы, командир. Здесь очень красиво. — Уклонился следователь от ответа. — Есть что посмотреть. Ради этого не жаль приехать сюда.
— И побыстрее уехать? — поддел его Прокопенко.
— Да, конечно. Знаете, Григорий Филиппович, у меня ведь неоконченная работа в Москве. Что-то я долго мучаю эту диссертацию.
Прокопенко подозрительно покосился на следователя. Уж не проболтался ли Трофимову кто-нибудь из молодежи? У командира давным-давно лежала в сейфе большая статья, и он все еще не решался отправить ее в издательство.
— Так и дописывайте свою диссертацию здесь.
— Ну, это не получится. Ни литературы, ни консультаций.
— Литературу, даже самую редкую, вполне можно через коллектор достать во Владивостоке…
— А вы почем знаете? — смеясь взял его за локоть майор. — Вот и поймались! Ведь сами говорили: все, что нужно для вождения корабля и для боя, у меня есть на корабле. И художественная литература тоже. Откуда же ваши сведения о коллекторе, через который достают любую литературу?
Эти двое немолодых мужчин походили друг на друга. Может быть, поэтому так откровенно рассмеялся Прокопенко в ответ на слова Трофимова. Потом лицо командира привычно посерьезнело.
— Сигнальщики, почему не докладываете обстановку?
— Катер слева по носу. Идет курсом 200.
— Вот вам и ваш начальник. Ого! — посмотрел командир на часы. — А я-то считал вас неразговорчивым. Незаметно проболтали два часа.
— Я тоже не предполагал выжать из вас больше десятка слов, — парировал следователь. — Как же вы сделаете, чтобы «наш» подводник с той стороны линии перемены дат не догадался, что катер идет к нам?
— Это уже продумано. Он тоже видит катер и сейчас наверняка ушел глубже или убрал перископ. А я отправлю за вашим полковником шестерку. Здесь прибой. Посторонних шумов гидроакустики нашего «приятеля» не будут слышать. Откуда же им знать, что мы здесь и катер идет к нам? Катер сдаст нам полковника и пойдет на юг, чтобы окончательно успокоить этого чужого.
Горин внимательно прочитал протокол допроса Федосова. «А молодец Трофимов, — отметил он про себя. — Правильно воспринял критику. Допрос проведен объективно и полно».
— Как много еще у нас неосторожных людей, — с досадой сказал полковник. — Ну, скажите на милость, Виктор Леонидович, как мог уже пожилой, много переживший и достаточно грамотный человек очертя голову связать свою судьбу с другим, о котором почти ничего не знает? Сделали бы вы так?
Трофимов коротко взглянул на своего начальника.
— Уж коли говорить, товарищ полковник, то разрешите без стеснения. Я отвечу вашими же словами: «Люди все разные и поступают по-разному». И еще один ваш совет приведу: «Если ты исследуешь деятельность человека, ты должен на время посмотреть на его действия с его собственных позиций. Иначе ты никогда не поймешь, что двигало им в тот или другой момент». И вот вам мой ответ. А что должен был делать человек, предпринявший попытку спасти себя как человека, от себя — алкоголика? Ведь женитьбой он рассчитывал спасти себя.
— Это может только в какой-то мере помочь понять человека, но не оправдать его. Мы не можем его привлечь к ответственности. Ведь он ничего не знал. Но с каким удовольствием я сделал бы это…
Полковник снял очки и начал зачем-то протирать чистые стекла. Постепенно притупились иголочки в глазах, и лицо Горина вновь стало спокойным.
«Какая выдержка», — подумал Трофимов. Сейчас Горин показался ему выше ростом, и лицо его стало как-то по-особенному привлекательным. Следователю припомнились слова начальника отдела, в котором он раньше служил: «Уметь держать себя в руках в поединке с врагом — значит, наполовину держать врага в своих руках».
— Да, я не преувеличиваю. Этот Федосов, хотел он или не хотел, своим непростительным безрассудством в легкомыслием пустил на границу врага. Мы еще не знаем, какое место занимает этот враг в общей преступной цепи, но что это враг — у меня нет сомнений. Прикажите привести Галузову-Федосову…
— А если я вам скажу, что Зоя Александровна Галузова нашлась. Что вы будете говорить?
Молодая женщина привычным кокетливым жестом поправила пышную прядку волос и спокойно посмотрела на полковника.
— Ничего не могу сказать, потому что я никуда не терялась. Я перед вами.
— А эту женщину вы знаете? — поднес ей фотографическую карточку Горин.
— Конечно, ведь я женщина. И каждый день смотрюсь в зеркало. Это женская извинительная привычка.
— Где ваш ребенок?
— Я не хочу вам отвечать на такой вопрос. Это мой ребенок. Достаточно того, что он жив. Мой ребенок никакого отношения к вашим грязным делам не имеет.
Трофимов заметил, как рука полковника на миг потянулась к очкам. Потом Горин отдернул руку.
— Объясните, пожалуйста, как вам удавалось скрывать беременность и где вы родили ребенка?
Зоя Александровна негодующе поднялась.
— Какое вы имеете право! Это моя личная жизнь… — зарыдала она.
— Придется отвечать.
Плечи женщины вздрагивали несколько минут. Потом она подняла заплаканное, сразу ставшее некрасивым лицо и тихо проговорила:
— Хорошо. Вы пожилой мужчина и должны понимать; если женщине нужно скрыть свой позор, она всегда это сумеет сделать. А имени женщины, которая мне помогла, я называть не буду.
— Тогда я назову ее вам. Это врач детского приемника в Курганске. Лобзикова Раиса Михайловна. Помните? Она вам помогала выбирать ребенка. Хотите знать какого? Скажу только: год назад мальчику было около двух месяцев, называли Сашей, вес 5 килограммов 400 граммов. Верно?
— Это гнусная ложь и издевательство над невинным человеком!
Трофимову стало не по себе. Он отвернулся, боясь, что Горин догадывается о его мыслях. Но полковник продолжал в упор смотреть на Зою Александровну.