Линия перемены дат
Шрифт:
«А как же я сам отнесся к Феоктистову по приезде в Северогорск? Да, видимо, до седых волос или полного безволосья все время надо учиться и поправлять себя… Да, учиться. Учатся все… Перевозчиков учился, Штанько — тоже. А Зоя Александровна — учит. Вот и нашел решение! Пусть Штанько отвлечет ее учебой, консультацией какой-нибудь, что ли. Если она умна и осторожна, то не откажет. Что и требуется».
Войдя в коридор домика, в котором жил Федосов, Штанько спугнул от их двери соседку. Лицо женщины было блаженно-внимательным. Она подслушивала. Глав-старшина как ни в чем не бывало весело осведомился у нее, кивнул на дверь:
— Хорошо слышно? Хозяева дома?
Смущенная женщина зло посмотрела на него и, не ответив, переваливаясь оплывшим телом, как утка, прошаркала стоптанными сандалиями по коридору в свою комнату, сильно хлопнув дверью.
«Прервал на самом интересном месте», — подумал главстаршина и осторожно постучал к Федосовым. Ответа не было.
Невольно он прислушался. За тонкой дверью отчетливо слышались возбужденные голоса людей.
— Просто мне захотелось сегодня, — просительно хрипел басок Федосова.
— С какой это радости, — насмешливо отозвалась Зоя Александровна.
«Однако у нашей учительницы далеко не такой ангельский характер, как это предполагал Алексей, — подумал Штанько. — Что же это я подслушиваю? Отогнал женщину, а сам подслушиваю…»
— Ведь ты же обещал не пить больше, — закончила Зоя Александровна.
— Зачем же ты привезла целую канистру спирта? — уже с некоторой злостью отозвался Федосов.
— Тебя так легко не отучишь…
— Лжешь. Ты сама предлагала мне выпить. Ты думаешь, я не понимаю? О, я все хорошо понимаю. Ты меня нарочно напаивала, когда собиралась на свидания с этим мальчишкой-радистом. Я молчал. Тебя берег. А ты жалеешь.
— Не дам. Вы сами лжете, — резко возразила Зоя Александровна, в запальчивости переходя на «вы».
— Это не доказательство.
Наступило молчание. Потом женский голос прозвучал ласково:
— Ведь это неправда, Кирилл. Вспомни хорошо. Ведь уже после гибели Алексея ты у меня не один раз просил выпить. И я не отказывала. Даже сама предлагала. Зачем же ты меня обижаешь. Я знаю — тебе трудно. А разве мне легко?
— Виноват, Зоенька, я неправ. Прости, родная.
— Кажется, у супругов наступило примирение, — решил Штанько и сильно постучал в дверь.
— Можно на минуточку к Зое Александровне? — осведомился он у веселого, против обыкновения, механика. Когда Зоя Александровна вышла из спальни, главстаршина вполголоса попросил:
— Вы не сможете меня проконсультировать по органической химии? Без Алексея плохо получается… Вы извините меня…
— Пожалуйста, — с готовностью ответила молодая женщина. — Только у меня не прибрано…
— Так у нас удобнее. Вы не возражаете? — повернулся Штанько к Федосову. Тот что-то буркнул и показал главстаршине сутулую спину.
Штанько шел немного позади Зои Александровны. Из головы не выходил разговор учительницы с мужем. «Странная это история. Как же это она, учительница, сознательно спаивала Федосова. Зачем? Ведь он — золотой мастер. Ему бы только и избавиться от своей болезни после женитьбы». Главстаршина с неприязнью смотрел в спину молодой женщины. Что-то звериное, крадущееся почудилось ему в легкой походке женщины. «А тут еще инструктаж следователя. Он же опытный человек и, наверное, уже кое-что знает о ней. Посмотрим», — решил он, предупредительно отворяя перед женщиной дверь в свою каютку.
Через пять минут после этого из дверей кубрика вышел матрос Григорьев с сияющей физиономией. В руках сигнальщика был сверток. Он спустился по лестнице к маяку и крикнул:
— Смотрите за кривой березой!
На сигнальной вышке стояли Черных и Пермитин. Другие матросы, разобрав все имеющиеся на посту бинокли, расположились укрыто, ожидая, что выйдет из затеи Григорьева. Матрос зашел за домик, в котором проживали Федосовы, снял форму, одел белую форменку, завернул внутрь воротник и, засучив рукава, обмотал вокруг бедер простыню наподобие женской юбки. Подошел к пустой бельевой веревке Зои Александровны. Молодая жена маячного механика никогда не разрешала другим женщинам вешать белье на своей веревке. Не обращая на это внимания, Григорьев спокойно развесил простыню и темные вещи в том порядке, как он их запомнил в прошлый раз, когда увидел неизвестного матроса у кривой березы.
Пермитин навел стереотрубу на корявую березу.
Текли томительные минуты. Ничего… Черных насмешливо покосился на успевшего переодеться Григорьева. Кое-откуда раздались недвусмысленные остроты по адресу сигнальщика и его затеи. «Ох, не миновать мне подначек», — решил сигнальщик. Опять ожидание. Прошло несколько минут. Но вот кто-то не выдержал:
— Есть!
Из-за ствола березы появился человек в темной одежде, постоял, сделал несколько шагов вправо, вернулся на прежнее место и пропал.
Как раз в это время Зоя Александровна в сопровождении Штанько вышла из кубрика, глянула на площадку и обомлела.
— Кто это сделал? Я ведь никому не разрешаю… Это моя веревка. Это неприлично. Какое своеволие! — раздраженно крикнула молодая женщина и бросилась вниз, к трапу. Дорогу ей загородил Черных.
— Успокойтесь. Ничего не случилось. Просто мы вашим способом вызывали знакомого вам матроса.
Женщина рванулась, но главстаршина сильными руками удержал ее сзади.
— Спасибо за науку. Не подготовились? Не ожидали? Побудьте здесь, — насмешливо сказал он. — Придется извиниться за вынужденную неучтивость, пока я доложу начальнику и получу ответ.
В эту же ночь, получив по радио разрешение Горина на арест Зои Александровны, осведомленный о ее задержании моряками поста Трофимов, высадившись на берег, произвел обыск в квартире озадаченного и ничего не понимающего маячного механика. В бретельке аккуратной ажурной комбинации молодой женщины он нащупал маленький продолговатый предмет. Осторожно разрезав бретельку вдоль, следователь извлек крошечную желатиновую ампулу.
Женщина и ее муж были доставлены на борт СКР «Шквал».