Линкольн
Шрифт:
Фесенден внимательно слушал. При встречах с сенаторами Чэйз говорил совсем не то, и совсем не то писал он в своих письмах. И поэтому Фесенден поднялся, чтобы повторить, что у них нет намерения диктовать президенту, а только дружески посоветовать. Трамбул указал, что президент сам признал недостаточность обсуждения важных вопросов. Бэйтс процитировал параграф конституции, из которого явствовало, что президент не обязан советоваться с кабинетом. Выступили и другие. Время текло. Фесенден вспоминает: «В этот вечер президент произнес несколько речей, рассказал несколько анекдотов; большинство из них я уже слышал».
После
Миновал первый час ночи. Совещание длилось пять с половиной часов. Сенаторы пришли к выводу, что никаких изменений в составе кабинета Линкольн не сделает. Он опасался полного развала кабинета, если Сьюард будет отстранен.
На следующий день Уэллес вызвался пойти к Сьюарду и посоветовать ему не форсировать отставку. Линкольн одобрил намерение Уэллеса и вызвал к себе Чэйза.
Чэйз сказал президенту, что он очень расстроен вчерашним совещанием; оно явилось для него сюрпризом. После нескольких неопределенных замечаний Чэйз сказал, что он написал просьбу об отставке с поста министра финансов.
— Где оно? — спросил президент, и глаза у него засверкали.
— Оно у меня, — ответил Чэйз и вынул бумагу из кармана.
— Дайте его мне, — сказал президент и протянул свою длинную руку, не глядя на Чэйза.
Чэйз не выпускал заявления из своих рук, видимо желая еще что-то сказать, но президент не стал дожидаться, схватил его и прочел. Затем он помахал им перед Уэллесом.
— Это, — сказал он торжествующе, — поможет рассечь гордиев узел.
Тогда сидевший у камина Стентон заявил:
— Мистер президент, прошу вас рассмотреть мою просьбу об отставке, которую я вручил вам вчера.
— Ваша отставка мне ни к чему, — сказал Линкольн и потряс заявлением Чэйза. — Это все, что мне нужно. Я теперь ясно вижу, что мне делать. Никого из вас я больше не задерживаю.
Министры ушли. Линкольн остался один. Когда к нему вскоре пришел сенатор Гарис, президент сиял и был очень доволен.
— Итак, судья, я могу продолжать поездку: у меня по тыкве в каждом мешке. (Когда фермеры ездили верхом на рынок, они для равновесия закладывали по тыкве в оба конца мешка, который перебрасывали через спину лошади.)
До Фесендена анекдот дошел уже в другой редакции. Президент якобы сказал: «Теперь большая часть борова в моих руках. Я откажусь принять отставку и одного и другою».
Президент написал любезные записки Сьюарду и Чэйзу, в которых сообщал, что он не может их отпустить, и просил продолжать исполнение своих обязанностей. Сьюард ответил, что он «с радостью возобновит» работу. Чэйз немножко поломался. «Утро вечера мудренее», — сказал он. Продумав все воскресенье, он решил остаться министром.
Сенаторы-республиканцы собрались на тайное совещание в понедельник и заслушали доклад комиссии, выполнившей свои обязанности.
Фесенден написал своей семье: «Таковы аномалии президентского характера — никто не знает, что принесет наступающий день».
Сьюард и Чэйз повседневно встречались в своей работе со сложной и меняющейся ситуацией. Президент отсылал к Сьюарду посетителей по вопросам дипломатическим и к Чэйзу по финансовым делам. День войны стоил уже 2 миллиона долларов, и Чэйз ежедневно заседал, изыскивая наличные деньги, рассматривая кредитные балансы. В декабре 1862 года Чэйз доложил, что в наступающем году правительству придется сделать заем в 600 миллионов долларов. Конгресс по представлению Чэйза санкционировал выпуск банкнотов-«зеленоспинок» на сумму в 150 миллионов долларов. Выпуск бумажных денег привел к тому, что стали прятать золото. Этим же постановлением правительство уполномочивалось выпустить заем на сумму в 500 миллионов долларов, с тем чтобы облигации продавались отдельным лицам, биржевикам, банкам. Линкольн не претендовал на понимание финансовых операций.
Армии, спавшие на мерзлой земле, маршировавшие по грязи, дравшиеся в жестоких кровавых сражениях, требовали, чтобы им выплатили задолженность по жалованью.
Будущее предвещало увеличение государственного долга. Расходы правительства поднялись до 2 миллионов 500 тысяч долларов в день, включая и воскресенья. Поступления в казну от таможни, налогов и других источников не превышали 500 тысяч долларов в день. Нужно было различными манипуляциями: займами, банкнотами, призывами к патриотическому долгу выуживать из касс банков и кошельков обывателей еще 1 миллион 900 тысяч долларов ежедневно.
Сьюард информировал Линкольна, что Испания, Англия и Франция объединились для того, чтобы заставить Мексику выплатить им долги. Они официально заявили, что у них нет территориальных притязаний, но постепенно Сьюард и Линкольн выяснили, что Наполеон III намеревался разгромить мексиканцев, сбросить республиканское правительство, установить монархию и посадить на трон эрцгерцога Максимилиана Австрийского.
Из бесед с Линкольном Сьюард пришел к выводу, что у президента не было сомнений в том, что эти три европейских государства намерены поддержать силой свои требования. Президента вполне удовлетворяли формальные заверения этих государств, что они не нарушат прав мексиканского народа свободно выбрать правительство и образ правления.
Интервенция была главной темой дипломатических переговоров в Европе. Руководящие деятели Англии и Франции готовились признать конфедерацию, но им мешала Россия. В конце 1862 года исполняющий обязанности американского посла в Петербурге Баярд Тэйлор передал письмо Линкольна министру иностранных дел Горчакову. Содержание письма осталось неизвестным, а содержание беседы Горчакова с Тэйлором было опубликовано по требованию конгресса. Горчаков сказал:
— Только Россия поддерживала вас с самого начала, и она будет поддерживать вас и впредь. России, вероятно, предложат принять участие в какой-нибудь форме вмешательства, но она решительно откажется. Вы можете быть уверены в этом — Россия не изменит своего решения.