Линкольн
Шрифт:
— Я твердо знаю, что имя, связанное с этим документом, никогда не будет забыто.
В день Нового года, утром, высокие правительственные чиновники, служащие гражданских, военного и морского министерств, члены дипломатического корпуса в золоте галунов и форменных треуголках — все прибыли в Белый дом на традиционный прием. Президент приступил к «обряду» рукопожатия и приветствий. На это ушло три часа.
Во второй половине дня Сьюард и его сын Фред принесли в Белый дом проект линкольнской Декларации об освобождении. Накануне Линкольн передал проект в министерство иностранных дел для того, чтобы там его проштудировали. Теперь проекту Декларации, чтобы стать государственным документом, требовалась подпись президента. В кабинете
— Никогда в своей жизни никакой другой документ я не подписывал с такой уверенностью и чувством, что делаю правое дело. Но с девяти часов утра я принимал посетителей, и мне все время пожимали руку; она у меня онемела и закостенела. А ведь мою подпись будут внимательно рассматривать, и если увидят, что рука дрожала, то могут сказать: «У него были какие-то колебания». Но ничего не поделаешь, нужно подписывать немедля.
С этими словами он не спеша, аккуратно подписался «Авраам Линкольн»; это отчетливая, ясная подпись, хотя «несколько дрожащая», как сказал Линкольн. Они посмеялись над этим, после чего подписался Сьюард. Затем приложили большую печать, и документ пропутешествовал в государственный архив. Содержание документа, написанного несколько сухим, официальным языком, оказалось самым волнующим материалом из всех переданных в этот день и месяц по телеграфу, почтой, в печати, устно во всех частях мира.
Сотни пушек в Питсбурге, Буффало, Бостоне гремели в залпах салютов. В Бостоне, в Тремонт Темпле ночью Декларацию прочли перед толпой аболиционистов. В толпе находились и негры — члены Ассоциации прогрессивного союза. Крайние элементы считали, что документ был слишком умеренным. В северных городах митинги продолжались всю ночь: люди смеялись, пели, молились. Негры встретили рассвет на коленях и в слезах.
Лондонская «Таймс» и вся антиправительственная пресса в Америке соглашалась с нью-йоркской «Геральд» в том, что «Декларация оставляет рабство нетронутым в тех районах, на которые власть Линкольна распространяется, и освобождает рабов в тех районах, где его декрет не имеет никакой силы. Друзья прав человечества не в состоянии понять этой дискриминации». Ричмондская «Экзаминер» выражала мнение большинства на Юге — газета считала, что «…Декларация — самое сенсационное политическое преступление и самая идиотская политическая ошибка из всех известных в американской истории», ее целью является «восстание рабов», о результате которого «народу Юга останется лишь выбрать между победой и смертью».
Декларация наносила удар по правам на имущество, оцененное в налоговых книгах примерно в 3 миллиарда долларов. Если Декларация останется в силе и в конечном счете еще и будет поддержана союзными армиями на поле военных действий, опубликованный документ лишит южан живого инвентаря, классифицированного и оцененного налоговым ведомством наравне с лошадьми, крупным рогатым скотом и мулами в количестве 3 миллионов 900 тысяч голов.
Перед теми, кто боялся последствий, которые могла вызвать Декларация, Линкольн позже изложил свои доводы: «…я полагаю, что конституция дает верховному главнокомандующему право пользоваться законами войны во время войны. Самое меньшее, что может быть сказано… рабы — это имущество. Оспаривался ли когда-либо военный закон, дающий право лишать имущества не только врагов, но и друзей, если в этом есть необходимость?..»
Генри Адамс сообщал из Лондона: «Декларация об освобождении принесла нам больше пользы, чем все наши победы и вся наша дипломатия… Лондонская «Таймс» взбешена и ругается, как пьяная проститутка. Неоспоримо, однако, то, что общественное мнение здесь глубоко взволновано и ищет выражения в митингах, в обращениях к президенту Линкольну, в посещении посольства делегациями, в организации постоянных комитетов для пропаганды и разъяснения существа дела. Налицо
Министр иностранных дел Эрл Рассел в Лондоне писал британскому послу Лайонсу в Вашингтоне, что он не знает прецедентов, указывающих, как вести себя по отношению к Декларации или в вопросе об опубликовании двух писем президента США «К рабочим Манчестера» и «К рабочим Лондона». Не было такого обычая, чтобы главы государств обращались с письмами к рабочим других стран. Но Линкольн получил письма от рабочих организаций в этих городах, они протянули ему руку братства, и он откликнулся: «Я знаю и глубоко сожалею, что рабочим Манчестера и всей Европы приходится страдать из-за войны… В этих условиях я не могу не считать ваши решительные высказывания по этому вопросу, как пример возвышенного христианского героизма, непревзойденного испокон веков ни в одной стране».
А. Линкольн разговаривает с генералом Мак-Клелланом после битвы в октябре 1862 года.
Митинг в Геттисберге 19 апреля 1883 года, где А Линкольн обещал дать неграм свободу.
По всему миру среди народных масс, чье воображение и язык способны были создавать легенды, зародился сказ о Сильном Человеке, который в величии своем произнес лишь несколько проникновенных слов, и тут же оковы и цепи упали с рук и ног мужчин, женщин и детей, рожденных для рабства и тяжкого труда.
В день нового, 1863 года Лонгфелло записал: «Великий день. Президентская Декларация об освобождении рабов в мятежных штатах входит в силу. Великолепный день, полный солнца, завершился мирной лунной ночью. Пусть она будет символичной».
Спор о праве президента создавать местные военные правительства в захваченных у мятежников районах продолжался в конгрессе, в прессе, на помостах, вокруг импровизированных трибун, на тротуарах, в семьях и салунах. Тадеус Стивенс утверждал в феврале 1863 года, что президент приказывает избрать в конгресс своих сторонников и что это, «пожалуй, правильно, иначе приверженцы отделения совсем задавили бы нас».
Надежды президента на то, что ему удастся собрать 10 процентов населения в южных штатах, готовых принять присягу верности Союзу для того, чтобы можно было создать основу для реконструкции, были окрещены как «10-процентный план Линкольна».
Подходил к концу второй год войны. В письмах и речах начали высказывать предположение, что война продолжится дольше, чем срок президентства Линкольна.
Пальмерстон, Рассел и могущественные круги, поддерживавшие лондонскую «Таймс», решали важный вопрос: если Север победит в войне и сделает население Союза единым народом, какое место займет он, как великая держава? «Таймс» истошно вопила, что у США далеко идущие планы завоевания мирового господства.
Английский журнал «Норт бритиш ревыо» приводил цитаты из памфлетов, брошюр и частных писем американцев. Из них явствовало, что американцы с фанатизмом варваров верили, что «рука господа» создавала, конструировала США и они «должны сделать все то, что провидение намерено сделать для мира в целом». Чего еще можно было ждать от англосаксонских поселенцев-пионеров? Установив свое господство на одном полушарии, они готовились к прыжку на другое.
Высказав ясные требования «восстановить Союз», «поддерживать порядок», политические деятели Севера брали в скобки свои планы создания в будущем всемирной империи США. В Англии это немедленно расшифровали таким образом: «Канадой должен управлять Вашингтон, англичан выгнать, Россию отбросить по ту сторону Берингова пролива». Журналист из «Норт бритиш ревью» точно угадал, таким образом, содержание письма Джо Медила из «Чикаго трибюн» своему брату: «После того как Юг будет раздавлен, вашингтонское правительство должно первым делом захватить Канаду до самых северных границ материка и Мексику до самого перешейка».