Каким Гарун-аль-РашидомЯ должен к тебе явиться!Смотри — слова я выдамЗа колесницы боевые.Режьте их сабли.Темные тела!Куда же теперь меня завелиРешенья отчаянной мглы.О, лейся, мое упованье,На камень, на твердый твоей ночи!Нет, такое стремленьеПохвалит всякая летящая душа.
1913
«Но ея прекрасные взоры…»
Pouah! nos salives dessechees,
Roux laideron,
Infectent encor les tranehees
De ton sein rond.
(A. Rimbaud)
Но ея прекрасные взорыНебосклоном легли,И в руках несравнительных розыНепомерными были силами.В возлюбленных туч раскаты,Крутясь, возникли дороги —И пламенномудрые богиСвершали жатву. —Задыхайся на склон летучемЕе воздвигнутых рук!Жнец великий идет по тучам,Серп дрожит в тяжелых руках.
1913
Несчастная любовь
В предшествии стройного призракаЯвляется в шумах она:Опушена вниз рука,Пристальные глаза, в них глубина.Кристаллы, камни, гранаты.О, если можешь, остановись!Вонзи в уста эту руку,Дай мне очей этих высь.Душа уходит, как тангенс,В зыбь очей, в муть очей, в ночь очей.—Скажи мне ты: — «Стань жеСтрокою души моей».
1913
Книга третья
Трублионы возбуждают во мне живейший интерес. И я с удовольствием открыл в довольно ценной книге Николая Ланжелье — парижанина — вторую главу, касающуюся этих низменных существ.
(А. Франс)
Забывчивость
Все застывало спорным утверждением.Все застывало (поверьте мне!),Когда за шумением шопотПорывался потухшей свечей!Ах, эти страны лимонада и галопа!Страны черных невероятий!Каждый ход — вод пакетбот;вся Европа играет (бугада!) —Все это — куски гарпий.Очень определенно и надоедливоОдно: — ах, эти страны…Здесь асе опять повторяется,Повторяется,Теряется, ряется.Какое наглое умиление.Необыкновенность моей радости,Умилительность этой ночи.Веселие обыкновение.
1914
Судьбы жесты
Когда судьба занесена—На мир презрительным указует перстом(— На пажити, туманов прорывы —Там — города, волноречье, взморье.Глубина караванов, изгибы, люди —На холоде, на теми,Крепи, отливы —);Презрительным перстом,Низвергая тусклейшие рядыБорозды, звезды ринутся,Раздвигая ослеплений бег и пробег,Тогда начинается, ломается явная пытка —И леты нервических летуновОборвут искрометы,Землеломы, подводникиС отличноустроенным ревом.Вы же, громы…А небесную пажить разломитьКрыльям блиндажа удастся ль!Но лопнет струной золотой меридиан,Но, звякнув, иссякнет стран поток:Нежно опустит руки Рок.
Черные дни
На тяжкую профиль блиндажаМетнулись легких куски.И радиотелеграф тонкийСкомандовал — перепеть.Тогда блиндиромобилиКачались по мертвым телам;Счастливиц долины ШампаньиЗаливал пушечный гам.На гаубиц серые хоботьяДымки серебристые плыли.Вспухая то там — то там,Стрекотали и жали из дали.Из близи мортирные дула;И плыли, и плыли, и плыли.И тяжкую пажить пахали.На хвост сваливался биплан.Вы, черные сенегалы,Гнули штыки о каски;Падали — на милю не видно,Кончается ли кровавое поле!А бледные люди в Генте.Отирая холодные руки,Посылали на горы плотинБеленький пироксилин,И горькой Фландрии гореЗаливало зеленое море.
1914
Конец сражения
Воздушная дрожь — родосский трактор.О, темь, просветись, лети!Земля дрожит, как раненый аллигатор,Ее черное лицо — изрытая рана.Валятся, расставляя руки, —Туже и туже гул и пересвист.Крики ломают брустверы,Ржанье дыбится к небу.О, сердце, крепче цепляйсяМаленькими ручками за меня!Смотри: выбегают цепиВ полосы бризантного огня.И чиркают пули травою;Еще минута — и я буду убить.Вчера контузило троих, сегодня… что такое?Нечего и вспоминать, это я — просто так.Но сегодня — какое то странное…И даже… Однако, позвольте, где же я?Ведь вниз уносится земли полоса —В мрак! в мрак!— Да этого быть не может!Это просто так.
1914.
«Слои туч изрезаны равномерно…»
Rien de rien ne m'illusionne.
(A. Rimbaud)
Слои туч изрезаны равномерно:Что за линия чудесной красоты!Так, творя замысла утонченность кроткую,Чертить прицельник медный.Перекошены замерзшие…Прекрасней кровавой Венеции;Но облачко дыма — гондола дня.А за нею . . . . . . . . . .Подземный город — игра безопасна,Так ли (стреляйте, пока не иссякли!)Визгучие бескрылы-ракеты?Или помнятся вчерашние явства?Сшибок неба так декоративен,Словно строчки военных корреспондентов;Сосны обстрижены и посшиблены,. . . . . . . . . .серой горкой.
На эти горных скал озубья.Как вихри, взлетал иной океан.Клопоча, хоронясь в ущельных окнах.Он плескался, как голубь в огне.Когда бы я свежевейно проник,В грезные мызы его овладений,Он глухо и тупо сорвался с ног.И скаль стук был — цепей цоканье.И быстрый водоросль, обрывистый клекотМозг разбивал, раскладываяМысли в домино.О, жаркого полка неудержимые — ноги!Все эти завесы, склоны и покатыЗа одну выжженную солнцем неделюПродавал газетчик откормленный,Но покупатель за гробом шел