Лирей. Сердце волка
Шрифт:
– Боюсь, мои платья не подойдут для столь высоких особ, – холодно сказала я.
Между прочим, года не прошло, как пропала мама, а сестры, оказывается, вовсю разъезжают по балам и принимают гостей!
– Брось, Эя!
Виталина как раз выбирала веер и шутливо хлопнула меня по руке распахнутым веером с павлиньим пером посредине.
– Теперь нет никакой необходимости возвращаться в башню. Твои покои ждут тебя. Надень то голубое, нет, пожалуй, синее бархатное платье. И эти волосы… надо что-то сделать с твоими волосами.
– А что с моими волосами?
– Цвет,
– Тогда надо и кожу покрасить какой-нибудь гадостью, – буркнула я. – В сочетании с моими зелеными глазами точно буду жаба жабой.
– Лирей!
Виталина даже ножкой топнула.
– Я, между прочим, о тебе забочусь. Но если нравится ходить чучелом, кто бы спорил, только не я.
В другой день Виталина ответила бы мне за чучело. Сегодня же я лишь присела в книксене и, скрипя зубами, покинула покои сестры.
Оказывается, мои покои не очень-то меня ждали.
Сразу три горничные пытались спешно устранить следы запустения и пыль.
В гардеробной лишь часть одежды осталась нетронутой, большая казалась наспех рассованной по полкам и вешалкам. Вон у любимой зеленой охотничьей куртки оторван рукав, а на белом плаще, отороченном соболем, пятно.
Я обернулась к горничным.
Те испуганно присели ниже, чем следует, склонив головы.
– Мила назначена моей личной камеристкой, – чеканя каждое слово, сказала я. – Позовите ее. А вы – вон отсюда. Закончите уборку во время ужина. И приведите к утру в порядок мою одежду.
– Мисс… – осторожно начала одна из девушек.
– Вон, – твердо повторила я.
Виталина не будет нарушать наш хрупкий мир из-за прислуги. Тем более сейчас, когда я так послушна, что самой противно. Значит, к ужину мне полагается быть в темно-синем платье? Правильно, оно невероятно не идет мне. Волосы красить – это, конечно, совсем уж блажь, но лучше убрать их, чтобы лишний раз не злить Виталину.
Когда пришла Мила, я уже закончила с умыванием и стояла в одной камизе перед зеркалом.
– Рада видеть вас, мисс Лирей! – поприветствовала меня горничная, присев в книксене.
Я улыбнулась девушке.
– И я тебе рада, Мила.
Мила маленькая, еще меньше меня ростом, с копной белокурых кудряшек и пухлыми румяными щечками. Хоть и молодая, в уголках глаз пролегли складочки – Мила постоянно хохочет.
– Какое платье подать?
– Вон то, – хмуро буркнула я.
– Синее? Но оно совсем вам не идет!
– Вот и Виталина того же мнения.
Мила хмыкнула, но промолчала.
Когда я уселась перед наспех протертым зеркалом, Мила бухнула на туалетный столик шкатулку с щетками и заколками.
– Платье вас, конечно, бледнит, мисс, но не беда. Я сейчас такую прическу сооружу, королева обзавидуется! И серьги с изумрудами наденьте! Они так к вашим глазам подходят, что сдохнуть можно, все ахнут!
Я расхохоталась.
– Спасибо, Мила. Просто раздели волосы на пробор и собери в низкий узел. А серьги дай вон те, серебряные с лазуритом, и брошь в комплекте, да, эта.
Мила вздохнула.
– Вы как смерть бледная, ей-богу!
– Пусть Виталина порадуется.
Мила фыркнула. Сделалась серьезная, а потом проговорила:
– А знаете, кто только что приехал? Может, когда узнаете, хоть серьги человеческие наденете и дадите причесать вас, как будущую герцогиню?
Зеркало отразило стремительную бледность моих щек, которые через секунду налились румянцем. Я закусила губу и захлопала ресницами, точно совершенно не понимаю, о ком говорит Мила.
Горничная прыснула и часто закивала.
– Да-да, мисс Лирей, он здесь, – сказала она заговорщицким тоном и покосилась на портрет на стене.
– Да кто он-то? – спросила я неправдоподобно дрогнувшим голосом.
– Ой, да ладно вам! Все вы поняли! Герцог де Шеврез. Ваша детская любовь.
Глава 2
Герцог де Шеврез. Андре де Шеврез. Наш кузен – и двоюродный брат королевы по материнской линии.
Он… Он папин воспитанник. Когда папа женился на маме, для них обоих это был второй брак. Отец сестер, граф Эрсийский, скончался, когда Микаэле был всего год, а Виталине три. Мама вышла замуж за вдовца, у которого остался пасынок от первого брака. До двенадцати лет Андре жил с нами, я этого почти не помню, я была совсем маленькая. Затем он учился в духовной семинарии, нас навещал на каникулах. Сколько его помню – все время в фиолетовой рясе. Он хотел стать священником, об этом знали все. О набожности и нелюдимости юного герцога де Шевреза ходили легенды. После того как его величество не разрешил ему принять сан и посвятить жизнь Церкви, Андре удалился в свое герцогство на юге империи – небольшое, но прибыльное. Нас он навещать почти перестал, говорили, что юный герцог изводит себя и поселян строгими постами и превратил свое герцогство в монастырь.
Никогда не верила в эти слухи. Да, с остальными, даже с Виталиной и Микаэлой, он держался отстраненно, а я… у меня никогда не было друга ближе, чем Андре.
Мама рассказывала, он с удовольствием заменял мне няньку, когда я была крохой. Возился со мной, гремел погремушками, водил за ручку по замку, стоило мне сделать свои первые шаги.
– Принеси мне стакан воды, Мила, – дрогнувшим голосом попросила я.
Когда шаги Милы стихли, я осторожно покосилась на противоположную стену.
У нас с Андре есть совместный портрет: стройный тонкокостный юноша с бледным лицом, завитыми белокурыми локонами в фиолетовом камзоле и кюлотах держит на коленях рыжего кудрявого младенца в белом – чепце и кружевном детском платьице, отделанном розовыми лентами. У младенца пухлые розовые щечки, круглые изумленные глаза, на губах довольная улыбка.
Вообще, изначально планировалось писать меня на коленях у мамы, но я капризничала, вырывалась, успокаивалась, только когда Андре был рядом. Так и получилось – у всех детей первый потрет с родителями, а у меня с Андре.