Лирика

Пессоа Фернандо

Есть только детские картинки:

Большие разноцветные книги - их разглядывают,

а не читают;

Большие многокрасочные страницы - их

вспоминаешь позднее.

В этой жизни мы - это мы,

В этой жизни мы живем;

А в другой мы умираем, и в том ее смысл;

В данную минуту, как мне ни тошно,

я в первой жизни.

Рядом аккомпанемент банальный, зловещий,

Пишущих машинок тик-так дребезжащий.

Я чувствую прежде

всего усталость

Не по той или другой причине.

Скорее от всего и от ничего сразу.

Усталость, как таковую, ее самую,

Усталость.

Утонченность бесплодных чувствований,

Бешеная страсть, ни на что не обращенная,

Сильная любовь к чему-то неопределенному,

Все эти обстоятельства

И то, чего мне в них всегда недостает,

Все это вызывает усталость,

Только усталость,

Усталость.

Несомненно, есть любящие бесконечность,

Несомненно, есть желающие невозможного,

Несомненно, есть ничего не желающие,

Три типа идеалистов, я к ним не принадлежу,

Потому что бесконечно люблю конечное,

Потому что до невозможности желаю возможного,

Потому что хочу всего и еще немножко,

Если так бывает и даже если так не бывает...

А в результате?

Их жизни - прожиты или пригрезились,

Их сны - пригрезились или прожиты,

Их середины - между всем или ничем, то есть это...

Для меня же все только великая, только глубокая

И, к счастью, бесплодная усталость,

Самая высокая усталость,

Самая, самая, самая

Усталость...

В доме, стоящем напротив меня и моих снов,

Столько счастья всегда!

Я не знаю людей, что там живут, я их и видел

и не видел,

Они счастливы, потому что они - не я.

Дети, что резвятся за мансардными окнами,

Несомненно, будут вечно жить

Среди цветочных горшков.

Голоса, долетающие изнутри,

Несомненно, всегда поют.

Они не могут не петь.

Когда на улице праздник, праздник и там, внутри.

Так и должно быть там, где Человек и Природа

Пригнаны друг' к другу,- ведь город тоже Природа.

Какое большое счастье не быть мною!

Но разве другие не чувствуют того же, что я?

А кто такие другие? Нет никаких других.

Другие видят дом с закрытым окном,

Которое открывается лишь для того,

Чтобы дети поиграли в тюремной галерее

Среди цветочных горшков, которые я никогда не видел.

Другие ничего не чувствуют.

Чувствуем только мы.

Да, мы,

И даже я, не чувствующий

сейчас уже ничего.

Ничего? Не знаю...

Это Ничего болит во мне.

Древние, как известно, взывали к музам.

Мы же сами к себе взываем.

Я не знаю, как на их зов откликались музы

Тут имело значенье, наверно, и как

И к кому взывали,

Но уж мы-то не откликаемся вовсе,

Это я знаю точно.

Сколько раз я смиренно склонялся над неким

Воображаемым мною колодцем,

И кричал, и аукал, надеясь услышать эхо.

Но неизменно я видел одно и то же

Только смутно мерцавшую темную воду

Там, в глубине бесполезной...

И никакого ответа...

Лишь неясное отраженье лица,

Моего, конечно, лица,

Ибо быть здесь не может другого.

Да и оно, различимо едва,

Призрачно светится там, в глубине,

Там, в тишине,

На дне...

Ах, что за муза!

Я устал, это ясно,

Потому что люди должны уставать, когда приходит

время.

От чего я устал, не знаю,

И знать ни к чему,

Потому что усталость осталась такой же.

Рана болит, как и прежде,

Но уже без всякой причины.

Да. я устал

И немного рад тому,

Что усталость не более,

Чем желание спать - для тела,

Стремление не думать - для души

И, сверх того, удивительная ясность,

С которой понимаешь былое...

И наслаждение - не оттого ли, что с надеждами

покончено?

Я мудр - вот и все.

Я многое видел и многое понял из того, что видел.

В рожденной этим усталости есть некая отрада,

Потому что голова на что-нибудь в конце концов

годится.

Все любовные письма

Смешны.

Не были бы любовными, если бы не были

Смешны.

Я тоже писал в свое время любовные письма,

И они были, как и все другие,

Смешны.

Любовные письма, если любишь,

Должны быть

Смешны.

Однако, в сущности,

Только люди,

Никогда не писавшие любовных писем,

В самом деле

Смешны.

Разве они бы ответили на мои письма

В те времена, когда я их еще писал,

Письмами, которые были бы тоже

Смешны?

Говоря по правде, сегодня

Как вспомню,

Мои любовные письма

Были смешны.

(Все чрезвычайные слова,

Как и все чрезвычайные чувства,

Само собой разумеется,

Смешны.)

Здесь, на верхней палубе, в кресле,