Лирика

Пессоа Фернандо

Кверху глазурью, блестит среди них черепок.

Мой труд? Моя жизнь? Сердцевина души?

Черепок.

И боги взирают, не зная, откуда он взялся.

О МУЗЫКЕ

Ах, мало-помалу меж древних деревьев

Возникает фигура, и я перестаю думать...

Мало-помалу из тоски, скрытой во мне,

я сам возникаю...

Две фигуры сходятся на поляне близ озера...

...Две приснившиеся фигуры,

Потому что это просто лунный отблеск моей

печали,

И мысль о возможности чего-то иного,

И итог всего существования...

А на самом деле, сошлись бы две фигуры

На поляне близ озера?

(...А если они не существуют?..)

На поляне близ озера?..

Крест у табачной лавки на двери!

В изнеможенье к стене я склонился.

Алвес умер? Он самый. Не верю.

Город мгновенно весь изменился.

Здесь мы встречались долгие годы.

Нынче я этой привычки лишился.

Алвес не встанет больше у входа.

Город мгновенно весь изменился.

Легче мне было нести свое бремя,

Зная, что в лавке он находился

Утром, а также в вечернее время.

Город мгновенно весь изменился.

Рядом со мною смерть прошагала.

В лавке табачной страх угнездился.

Стало мне грустно, тоскливо мне стало.

Город мгновенно весь изменился.

Он хоть торчал у дверей постоянно!

Кто бы заметил, кто бы хватился,

Если умру я? Сказал бы: как странно!

Город мгновенно весь изменился.

Наступает полночь, и тишина опускается

На все, что поставлено одно на другое,

На разные этажи нагромождения жизни...

Смолкло пианино на третьем этаже...

Не слышны шаги на втором...

На первом стихло радио...

Все засыпает...

Остаюсь наедине со вселенной.

К окну меня не тянет!

Кроме звезд, ничего не увидишь!

Какое большое молчание разлито в выси!

Небо такое антигородское!

Послушаю уличные шумы

С тоскою пленника,

Томящегося о воле.

Автомобиль! Это для меня слишком скоро!

Беседе двойных шагов внимаю,

Слышу, как резко хлопают двери...

Все засыпает...

Я один не сплю и сквозь дремоту

Вслушиваюсь, ожидаю,

Что прежде, чем усну, что-то будет...

Что-то будет.

Да, это я такой, каким я стал в итоге,

Не то остаток, не то избыток себя самого,

Хаотические пригороды своей же искренности,

Это я, здесь, в самом себе.

Все, чем я был и не был, это я.

Все, чего желал и не желал, стало мною.

Все, что любил и разлюбил, вобрала моя тоска.

И в то же время мне кажется,

словно в сумбурном сне,

Возникшем на перекрестке разных явей,

Что меня бросили на трамвайном сиденье,

Чтобы тот, кто сядет, нашел меня.

И в то же время мне видится, словно вдали,

Словно со сна, припоминаемого в полудреме,

Что на самом деле я лучше.

Да, да, мне сдается, немного болезненно,

Будто я спал без сновидений

И проснулся перед встречей с бесчисленными

кредиторами,

Будто я споткнулся на пороге и все разбил,

Будто упаковал все, но забыл зубную щетку,

Будто меня когда-то подменили.

Довольно! Я ощущаю, отчасти метафизически,

Словно луч солнца, блеснувшего в окнах

покидаемого дома,

Что лучше оставаться ребенком, чем желать

постигнуть мир,

Ощущаю хлеб с маслом, игрушки,

Великий покой без садов Прозерпины.

Хочу всю жизнь стоять, уткнувшись носом в окно,

Глядя на дождь, стучащий снаружи,

И не превозмогая бесслезных рыданий.

Довольно, хватит! Такой уж я, подмененный,

Гонец без писем и верительных грамот,

Печальный шут, паяц в чужой мантии,

С погремушками на голове,

Позванивающими, как бубенцы в ярме.

Такой уж я, шарада без конца и начала,

Которой никому не разгадать на провинциальной

вечеринке.

Такой уж я, что поделаешь!

ДАКТИЛОГРАФИЯ

Склоняюсь над чертежами своей инженерской кельи,

Тружусь в уединении над проектом,

Позабыв, где я и что я.

Рядом аккомпанемент банальный, зловещий,

Пишущих машинок тик-так дребезжащий.

До чего же жизнь тошнотворна!

Сколько гнусности в обыденности!

Какой все это дурной сон!

В иные времена, когда я сам был иным, существовали

рыцари и замки

(Наверно, на картинках в детской книжке),

В иные времена, когда я был верен грезе,

Были бескрайние пейзажи Севера, уточненные снегом,

Были огромные пальмовые рощи Юга, изобиловавшие

зеленью.

В иные времена.

Рядом аккомпанемент банальный, зловещий,

Пишущих машинок тик-так дребезжащий.

У нас у всех по две жизни:

Подлинная, о которой грезим в детстве

И продолжаем, словно в тумане, грезить взрослыми;

И фальшивая, где мы сосуществуем со всеми

остальными,

Практичная и утилитарная, она в конце концов

доводит нас до гроба.

В первой нет ни гроба, ни смерти,