Лиса. Личные хроники русской смуты
Шрифт:
— Третий батальон… У тебя ведь три батальона?..
— Три…
— Так вот. Третий батальон, БТРы и танк поставишь на въезде в Шушу. На высотке. А внизу, на дороге, организуешь блокпост!
— У меня нет танка! — обиженно шмыгнул комбриг Наиль.
— В Шуше получишь! Там их два! Я распоряжусь, — один будет твой!
— Э-э-эээ… С экипажем, да?
— Не волнуйся. С экипажем. И с боекомплектом!
— Зачем с боекомплектом? — всполошился комбриг. — Воевать, да?.. — и, с неожиданной для себя самого обидой, пожаловался: — Люди воевать не будут. Не хотят.
— А ты расстреляй парочку болтунов, — посоветовал
— Если расстреляю, мне их родственники мстить будут… — обеспокоился комбриг Наиль. — А остальные — разбегутся…
— Если разбегутся, мы тогда расстреляем тебя, и мстить будет некому, — утешил Наиля друг Рагим.
— Зачем расстреляем?.. — нервно облизнул губы комбриг. — Не хочу!
— Сам не хочу!.. — пожал плечами министр. Подавшись вперёд, он покровительственно похлопал окончательно сникшего Наиля по его по-бабьи пухлому плечу и с плохо скрываемым удовольствием пообещал. — Это будет государственный расстрел. За казённый счёт. Бух, и ты уже у Аллаха… Среди гурий… Мы с тебя даже за патроны удерживать не будем.
— Типа, пошутил?.. — окончательно оскорбился друг Наиль.
— Типа, да, — легко согласился министр.
Некоторое время он с брезгливым любопытством изучал выражение лица своего подчинённого, побледневшего, словно свежевыбеленная стенка, и покрывшегося крупными каплями пахучего пота.
— Задачу блокпосту поставишь лично. А потом — русским. Перед тем, как оружие выдашь. В ночь на седьмое мая они должны выбить армян из Шуши.
— Там нет армян… — осторожно напомнил министру комбриг Наиль.
— Значит будут!
— Откуда, да?..
— Не твоего ума дело!.. — повысил голос министр. — Так надо!
— Понятно, — согласился ничего не понявший комбриг Наиль.
— Шестого мая к блокпосту привезут полторы сотни ящиков «Агдама». Перед тем как выдавать оружие, выдашь каждому русскому по две бутылки.
— Зачем столько? — возмутился Наиль.
— Так надо! — заиграл желваками его собеседник. — Зачем пререкаешься? Ты хоть что-то можешь сделать без вопросов?
— Могу, — вздохнул комбриг, решив, что сразу же после отъезда друга Рагима напьётся вусмерть.
— Русским пообещаешь, что, как только выбьют армян из Шуши, могут брать в городе всё, что им понравится, а потом, на входе из города, когда сдадут оружие — каждый получит по полторы тысячи долларов и чистые проездные домой. С печатями, на настоящих бланках — у нас их много. Чтобы поверили, покажешь им бланки, — министр расстегнул портфель-дипломат и выложил на стол три увесистых пачки с пропечатанными блокнотами воинских требований.
— Зачем им столько? — возмутился Наиль.
— Бланков? — министр сделал вид, что не понял вопроса.
— Долларов!!! — оскалился его подчинённый.
— Долларов у меня нет, — безмятежно улыбнулся министр.
— А что я тогда потом по этому поводу скажу русским? — оторопел комбриг Наиль.
— Ничего не надо говорить. Ты их расстреляешь. А потом закопаешь.
— Всех?..
— Тех, что останутся в живых. Ты знаешь другой способ избавиться от наёмников, которым не заплатили за пролитую ими кровь?
— Но я… Э-э-эээ…
— Знаешь что, Наиль?.. Чтобы ты не передумал, я, пожалуй, подарю тебе своего охранника. Натика или Руслана. Или ещё кого. Из надёжных. На всё время операции, — сообщил министр. — А чтобы он не скучал, дам ему двадцать помощников. Если что-то пойдёт не так, кто-то должен за это ответить, — пояснил он. Некоторое время министр держал паузу, с удовлетворением изучая реакцию своего подчинённого на озвученную им информацию. Когда пауза закончилась, он участливо поинтересовался. — Как думаешь, двадцать человек хватит?
— Э-э-эээ… Х-х-ххх… — ответил ему комбриг Наиль.
Судя по всему, он был впечатлён.
Глава 25
Неотправленное письмо и лагерь
«Лиса, ты моя Лиса…
Хорошо, что у меня есть вы: ты и наш Сашка. Любовь к вам делает мою жизнь осмысленной. Человеку важно, чтобы была любовь, и был смысл. А ещё, чтобы был интерес.
Зачем?.. Да Бог его знает. Без любви и смысла — человеку жить неинтересно. Помнишь, как в детстве? — хочется, чтобы каждый новый день сулил новые открытия, а душа вздрагивала и замирала в ожидании чуда… Чтобы она опять слышала, как вращаются небесные шестерёнки… Когда этого не слышишь, начинает казаться, что они вращаются без тебя.
Детство…
У детского восприятия — особый взгляд и особый привкус, и, похоже, оно опять ко мне вернулось. Или я это от нашего Сашки подхватил?.. Помнишь, как ты его впервые показала? В роддоме. Я тогда стоял на лестничной клетке и ждал. А ты вдруг выскочила — раскрасневшаяся и немного испуганная — со свёртком в руках, и тут же дала мне его… А я, поначалу оторопев и не поняв, взял, а потом осторожно взгляд скосил, а там, в свёртке — сын лежит и на меня своими глазёнками уставился. Серьёзный такой…
Смотрит и молчит. Понимающе так.
Меня аж пробрало. Не поверишь — даже голова закружилась.
От счастья, наверное.
Смотрел тогда на него и улыбался, а чему — и сам не знал. И тепло откуда-то прямо к сердцу поднималось. О чём только тогда не передумал, но главное — уронить боялся. Ведь совсем кроха. И хрупкий, словно подснежник. Наш веснёныш…
Это глупцы говорят, что у младенцев бессмысленный взгляд. На самом деле эти крохи — полностью разумные существа, и, наверняка, знают что-то очень важное, о чём старшие уже и не помнят, — забыли, пока торопились стать большими и значительными. Нам бы всем вспомнить это, вернуть себе то знание: глядишь, и мир стал бы добрее и терпимее…