Лиса. Личные хроники русской смуты
Шрифт:
Несмотря на открытый характер процесса над бывшим министром обороны Азербайджана, ни местная, ни зарубежная пресса «почему-то» не заметила имевшихся в ходе судебных заседаний «нестыковок». Впрочем, она не заметила и прозвучавших свидетельств Эльбруса Оруджева о том, что Рагим Газиев в своих планах и принимаемых на их основе решениях полагался на использование предоставленного русскими десанта, собираясь на его плечах войти в Шушу. В ответ на все заявления и показания Оруджева, экс-министр лишь заученно долдонил, что, после того, как Шушой овладели армяне, он продолжал высылать
В заключение напомним наиболее дотошным читателям, что к тому времени СССР уже полгода как распался, а свежепринятая Конституция Российской Федерации запрещала (и, что характерно, делает это и по сей день) использовать её Вооружённые Силы за пределами страны, без публичной на то санкции Президента РФ, Т. е. без опубликованного в официальной прессе Указа Первого Лица Государства. Такого указа действовавший на тот момент Президент РФ не издавал.
Вопрос простой.
На что тогда рассчитывал Газиев?
Митьку разбудили. Грубо и бесцеремонно, безо всякого пиетета к его персоне.
Часы показывали половину первого.
Если бы не ночное время, по-крестьянски плотно разлившееся по одуряющее сонному пригородному пейзажу, то происходящее выглядело бы даже буднично, хотя и подозрительно деловито для страны, окончательно впавшей в бардак и тотальное разгильдяйство.
К Митькиному дому подъехал УАЗик с военными номерами и надписью «КОМЕНДАТУРА» на бортах. Из УАЗика вышел упитанный прапорщик, разминаясь, вкусно, до суставного хруста, потянулся, зевнул в половину лица и направился к Митькиной калитке. На заполошно, но запоздало забрехавшую собаку он даже не взглянул.
— Кого там черти носят? — спросила сонная Митькина жена. — Час ночи, а твои дружки всё никак не угомонятся! И ходят, и ходят! У меня что, тут мёдом намазано?.. Шалапуы!!! Алкоголики!
— А кто меня самогонку гнать сподобил? — дежурно огрызнулся Митька и, представив, где именно у его супруги намазано мёдом, хмыкнул.
— Дед Пихто!!! — возмутилась попытке перевода стрелок супруга. — Я её и сама гнать могу! Не хуже твоего! Здоровый мужик, а в доме — ни копейки!
— Нет в городе работы. Все предприятия стоят…
— А коровник почему не чищен? Потому, что у тебя самого не стоит? — язвительно поинтересовалась жена и, энергично пожелав своему непутёвому супругу пропасть или сдохнуть, с чувством исполненного долга отвернулась к стене. Секунду спустя она выпростала из-под одеяла правую руку, заведя её за спину, не глядя, отработанным движением, прихватила небольшую вышитую подушечку и закрыла ею правое же, оставшееся на свободе ухо.
— Кто?.. — спросил Митька, выйдя в сени.
— Медведев?.. Дмитрий Анатольевич?.. — спросили из-за двери.
— Допустим… — отозвался Митька и, перебрав в уме свои немногочисленные прегрешения, открыл массивный кованый засов. — Какого хрена?..
Обнаружившийся за дверями прапорщик не удивился и не обиделся.
— Повестка,
— Надолго? — поинтересовался Митька, расписываясь в отрывном корешке повестки.
— Недели на две.
— Годится! Ты, прапор, далеко не уходи. Пятнадцать минут, и я готов! Как пион э р!
— Супруга достала? — понимающе ухмыльнулся прапорщик.
— Задрала, крокодилина! — жизнерадостно оскалился Митька.
Прапорщик взглянул на часы, прищурил хитрый правый глаз, что-то прикидывая и высчитывая, и пару мгновений спустя кивнул.
— Давай, страдалец!.. Но не более пятнадцати минут! — и, похлопав по нагрудному карману, пожаловался: — У меня, таких как ты, дюжина в списке. Полночи по вашей «нахаловке» колесить. У вас фонари когда-нибудь работали?.. Темно, как у негра в ж… К тому же ни названий улиц, ни номеров домов… Никакого порядка!
— Власть не озаботилась, а нам и на хрен не надо! — равнодушно пояснил Митька. — А что случилось-то? — поинтересовался он, угощаясь любезно протянутой прапорщиком сигареткой.
— Хрен его знает. Моё дело маленькое, — уклонился от ответа прапор. — Разнарядка…
Между тем, маховик событий раскручивался. В ночь на 16 апреля 1992 года на крылечках сотен домов отслуживших в ВДВ жителей Калужских и Тульских райцентров появились посыльные местных военкоматов: «Получите повестку — вам три часа на сборы!» Призыву подлежали десантники рядового и сержантского состава, уволенные в запас от пяти до десяти лет назад. Призывали заматеревшую, но пока не утратившую выучки боевую элиту Вооружённых Сил. Тогда ещё было из кого выбирать, но в этот раз брали всех подряд: даже семейных с несколькими детьми и единственных кормильцев с неработающими по случаю выхода в декрет жёнами.
Никакие уважительные причины в расчет не принимались.
По всему получалось, что происходит нечто необычное и заковыристое. Сам факт того, что посыльных развозил служебный транспорт, а призванных из запаса десантников доставляли к месту сбора новенькими грузовиками, крытыми глухими, защитного цвета тентами, говорил о том, что случилось нечто посерьёзнее, чем рутинные сборы приписного состава на плановую передрессировку.
От призыва не отказался никто. Десант, когда надо постоять за Родину, по лесным заимкам не отсиживается.
Надо, значит надо.
Из Ферзиковского района Калужской области призвали около сорока человек. Мужиков всё больше непьющих, основательных и хозяйственных, — не чета большинству местных бестолковых и вороватых люмпенов. Необычный состав и непривычно деловой характер призыва окончательно укрепил десантников в уверенности, что в стране готовятся серьёзные события. Им казалось, что затевается нечто основательное и с далеко идущими последствиями. «Власть решила навести порядок!» — с удовлетворением определили они и, наскоро попрощавшись с родными и близкими, ринулись в обещавшую долгожданные перемены неизвестность. Матери, сёстры и жёны призванных, по женскому обыкновению, решили — война! Их предположения оказались недалеки от истины: туляков и калужан экипировали, погрузили в эшелон и, наплевав на положенное в таких ситуациях боевое слаживание, отправили в Закавказье.