Лишь в твоих объятиях
Шрифт:
— Не обращай внимания. Джулия успокоится. Теперь, когда ты дома, все пойдет по-прежнему.
Для этого нет никаких оснований, подумай Алек. Его мать принимает желаемое за действительное, гоня от себя неизбежные вопросы и объяснения.
Как же ему хотелось опровергнуть обвинение в предательстве. Но он оказался дома, не имея никаких доказательств своей невиновности, поэтому подозрения будут только усиливаться. Кто поверит, что человек ни в чем не виноват, если он отсутствовал пять лет и за это время ни строчки не написал своей семье? Благодаря Стаффорду его не арестуют, но едва ли это оправдает его в глазах
Но было бы жестоко говорить с матерью об этом сейчас. Пусть она хоть немного порадуется его возвращению. Размышляя обо всем этом, он накрыл ее руку своей.
— Я надеюсь на это, мама.
Глава 2
Рано утром следующего дня Алек, на ходу застегивая пуговицы, поспешил в комнату, куда подавали завтрак. Предшествующее задание Стаффорда он выполнял, прикинувшись лакеем, так что ему приходилось вставать до рассвета, чтобы затопить камины и как можно раньше приступать к выполнению своих обязанностей. С тех пор он привык рано вставать, тем более что такой распорядок дня мало отличался от того, к чему он привык в армии. Но даже если бы у него не было такой привычки, Алек все равно встал бы рано и был бы уже на ногах и полностью одетым, потому что ему хотелось как можно скорее покинуть дом.
Мать отвела ему отцовскую спальню. До недавнего времени она была спальней Фредерика, но в воспоминаниях Алека она была связана только с отцом. Он помнил, как именно здесь отец распекал его в детстве. А потом, когда отец заболел и уже не вставал с постели, они торжественно прощались в этой спальне перед тем, как Алек отправился в ту последнюю, фатальную кампанию в Бельгию. Алек не хотел оставаться в этой спальне, он просил поселить в его прежней комнате, но после каких-то недомолвок мать, наконец, призналась, что теперь в ней обитает Джон. После Ватерлоо все вещи Алека были убраны на чердак. Кроме того, мать сама настояла на том, чтобы он, как глава семьи, занял апартаменты хозяина. У Алека было такое чувство, что на его шее затягивают петлю, но, чтобы не нарушать мир и спокойствие, он только кивнул и согласился.
Утром Алек проснулся с мыслью о том, что он сойдет с ума, если немедленно не выберется из этой комнаты — из этого дома вообще. Он хотел поскорее выпить чашку кофе, освободив себя и других от болезненной необходимости завтракать вместе. Может быть, длительная прогулка верхом по окрестностям восстановит его связь с этим местом и немного успокоит его.
Он толкнул дверь и замер. Напротив, спиной к нему с чашкой в руках, стояла Джулия и смотрела в окно. Услышав звук открывающейся двери, она обернулась, улыбаясь, но улыбка исчезла, как только она увидела его.
— Доброе утро, — произнес он.
Она сделала глоток и отвернулась к окну.
— Доброе утро.
Буфет радовал глаз разными блюдами, хотя, судя по розовеющему на востоке небу, было еще совсем рано.
— Ты всегда на ногах в такую рань? — Он не мог вспомнить, какие привычки были у Джулии до его отъезда.
— Да, — буркнула она.
— Вот как, — сказал Алек.
Ему стало ясно, что она не намерена разговаривать с ним.
— Возможно, я изменилась. Прошли годы, как ты знаешь.
В ее тоне он уловил холод. Он понимал, что должно пройти немало времени, прежде чем они привыкнут друг к другу. Но сейчас это его задело.
— Я хорошо знаю, Джулия, сколько лет прошло. Она фыркнула.
Алек налил себе кофе.
— Я не считаю, что ничего не изменилось. И готов тебя выслушать. Говори, что думаешь.
— Что я могу сказать блудному сыну, наконец, вернувшемуся в отчий дом? Нашему воскресшему Лазарю? После того, как мама оплакала его, даже не имея возможности узнать, где его могила? Что любопытного я могу сообщить тебе, если последние пять лет тебя, совсем не интересовали наши чувства и наша боль? — Ее язвительный тон задевал его гораздо больше, чем что-либо другое.
Он сделал глоток. Горячий и крепкий, этот кофе был лучший, из того, что ему доводилось пить в последнее время. Раньше он, не задумываясь, отплатил бы Джулии ее же монетой. Детьми они были одинаково вспыльчивыми. Став взрослым, он научился контролировать себя. Тайному агенту просто необходимо уметь скрывать свои мысли и чувства.
— Конечно. Прости, что я проявил интерес.
— Я уверена, это быстро пройдет.
— Джулия, мне еще раз извиниться?
— За что? — Она повернулась к нему и широко раскрыла глаза, изобразив крайнюю степень удивления.
— Я вернулся домой не затем, чтобы пререкаться с тобой, — выпалил он помимо своей воли. — Что ты от меня хочешь?
— Ничего, совсем ничего!
— Понимаю.
— Неужели? — Она покачала головой. — Когда мы считали тебя умершим, было намного легче. — Алек замер. Лицо Джулии сделалось мертвенно-бледным, но она вздернула подбородок и с вызовом смотрела на него. Она не отрекалась от своих слов. Родная сестра, девочка, которая когда-то обожала, поддразнивала его и писала ему в Испанию слезные письма, хотела, чтобы он был мертв.
Алек осторожно поставил чашку и вышел из комнаты.
Он был потрясен. У него было такое чувство, будто его преследовали демоны зла. Он взял длинноногую и спокойную лошадь Фредерика, которая просто летела по холмам и лугам Пенфорда. Когда Алек, наконец, остановился высоко на холме, лошадь была в мыле и так же, как он, тяжело дышала.
Он легко соскочил с лошади. Последние годы ему нечасто доводилось ездить верхом, но он не утратил сноровку и уверенно держался в седле.
Когда он взобрался на последний холм, его память услужливо подбросила ему воспоминание о другом подъеме на холм, когда вокруг свистели французские пули, а земля сотрясалась от разрывов артиллерийских снарядов. В руке у него была сабля, вокруг шла кровавая битва, и он представить себе не мог, что будет дальше. Каким же он был глупцом.
Алек намотал поводья на руку и пошел рядом с лошадью, давая остыть после скачки. Он теперь редко вспоминал то время, когда служил в армии. Та жизнь никак не была связана с его настоящим. Обернувшись, он окинул взглядом зеленеющие земли Пенфорда, его наследство, дом. Этот вид не вызвал в его душе никакого отклика. Точно так же он мог осматривать любой другой живописный участок земли в Англии, Бельгии или далекой Америке. Слишком долго он был никем — ни офицером, ни джентльменом, ни самим собой, то есть Александром Хейзом, а только Алеком Брэндоном, тайным агентом, живущим под чужим именем. Сейчас ему трудно было понять, кто же он на самом деле.