Лишний
Шрифт:
Очнулась Гретта от дикой сухости во рту. Точно, сонный отвар, отходняк после зловредного зелья неплохая травница узнала совершенно точно. Прислушавшись к тусклым ощущениям затекшего тела поняла, что лежит животом на той же широкой скамье прикрытая сверху хозяйской простыней. Попытку встать пресекли собственные руки, крепко примотанные к ножкам скамьи широкими полосами кожи. Дерганье прогнало онемение и навалилась боль. Болело все, но справа, чуть ниже поясницы, тело горело огнем. Вместо крика получился невнятный хрип, но и его оказалось достаточно. Послышались
—…та!
—Тише пигалица.
—Услышала,—голосок девчонки звучал нарочито сердито, но Гретта легко различила нешуточное облегчение,—вы, мамки, сходите с ума по одной, хорошо? А то тебя два дня нет, маму Лизу хозяин вчера утром выпорол. Сам. Не сильно, но она совсем плохая. Сидит в коровнике, на всех ругается. Шадди с Маликом ревут, кругами вокруг нее ходят, а она их в упор не видит. Меня мама Зита на кухню засунула, она тоже не в себе, крутится и в доме, и на огороде, розгу из рук не выпускает. Загон почти закончили, там только собаки мужиков стерегут, да хозяин вокруг по лесу шатается. Девки говорят, он совсем страшный стал, глянет, сердце замирает… Я его тоже боюсь… вроде… днем…
—Стой, балаболка, стой. Вода есть?
—Ой, есть, конечно, но…—девчонка замялась,—хозяин велел тебе только это питье давать.
—Велел, давай,—Гретта даже обрадовалась, разбавленное холодное вино из знакомой фляжки утоляло жажду куда лучше простой воды, а солоноватый привкус уже не раздражал. Выпив еще кружку заставила себя остановиться. Если девчонка ее не отвязала, значит запрещено, поэтому стоит потерпеть. Во избежание сюрпризов. Ожидая экзекуции она успела сбегать по неотложным делам. Григ, в свое время, любил поиздеваться. Держал связанных рабов пока природа не брала верх над терпением.
—Мама Лиза, хозяин разрешил тебе руки от лавки отвязать и просто впереди связать. Я сделаю?
Через бесконечные десять минут она смогла двигать затекшими руками. Вредная девчонка не дала ощупать спину, но боль внизу спины чуть притихла и Гретта наслаждалась покоем. Недолго. Закончив шуршать, Рина принялась снимать широкий плетеный пояс. При этом, она тяжело вздыхала, явно в расчете привлечь внимание, на глазах превращаясь в глубоко и незаслуженно обиженного ребенка.
—Кашку пересолила или в постели доигралась?,—Гретта ехидно прищурилась.
—В постели. На двадцать ударов наговорила.
—Трещала, небось, как сорока.
—Угу,—Рина стала совсем несчастной,—а раньше ничего, только морщился иногда, правы девки, совсем злой стал. Тебя с мамой Лизой сам наказал, а надо мной, вот, крысеныш Шейн изгаляется.
—Бьет сильно?
—Пакостно. Все поддернуть норовить, кожу порвать. С розгами здорово приноровился, у девчонок на спины смотреть страшно. Еще и лапает по-всякому.
—И тебя?
—Угу. Еще и смеется, мол папахен сеструху драл, значит и ему пора.
“Мальчик-то совсем плохой. Надо Зите сказать, пусть приструнит, не дай Богиня, Ринка сболтнет хозяину. Девки ладно, хорошая порка и месяц в погребе на хлебе с водой. Мелочь, по сути. А вот за Ринку он придурка точно оскопит.
И Ринку поучить стоит. Постельное образование с раздвинутых ног только начинается.”
—С Шейном мама Зита разберется. А ты язычок побереги. Папаша твой по молодости слишком говорливой шлюхе пообещал болталку укоротить.
—И?
—Не вняла дура. Вырезал, зажарил и сожрать заставил.
Глядя на разом побелевшую Рину, Гретта решила, что не зря сгустила краски. Та идиотка грохнулась в обморок, едва Григ, ухватив ее за язык, потянулся за ножом. Повезло, пьяный в дымину вояка слегка попинал неподвижное тело и пошел пить дальше. Когда он через пару дней проспался, Гретта уже сплавила деваху знакомому купчику. Знала, балуется мужчинка подобным товаром.
Вернулась девчонка довольно скоро. Губка закушена, на глазах слезы, руки по платью бегают. Но перекинуться хоть словом не успели. Резко открылась входная дверь и, чуть наклоняясь, в мойню вошел Алекс. Мазнул взглядом по застывшей девчонке:
—Пошла вон.
Не обращая больше внимания на скользнувшую к дверям Рину, подошел к Гретте и сбросил простыню. Напрягшаяся в ожидании боли рабыня, ощутила на спине осторожные, ласкающие, движения пальцев, а ноздрей коснулся едва уловимый запах свежего сливочного масла. Чуть позже исчезло давление ремней.
—Подъем, краса-девица.
Встала. Уловила внимательный, ощупывающий взгляд и неожиданно для себя ощутила, как начинают гореть щеки. Странно, далеко не в первый раз голышом перед взрослым мужиком, правда раньше волосы прикрывали.
—Хороша…
Теперь порозовели не только щеки.
—Твое?
На лавку легли два кинжала. Кивнула закусив губу и едва сдерживая возникшие ниоткуда слезы. Это были ее кинжалы. Один забрала у дезертира-марривийца, что мародерил по сожженным деревнями и решил мимоходом трахнуть подвернувшуюся девку.
А зачем трупу кинжал? Трупу кинжал не надо.
Нет, этого Гретта не убивала, куда такое испуганной малолетке. Его прирезала Старая карга. Сначала его дружка- подельничка в соседнем дворе на ржавую железку насадила, а потом и самого почикала, уже нормальным трофейным ножиком. Это только секс не повод для знакомства, с убийством все гораздо серьезнее. Нежданная встреча обернулась полезным знакомством и весьма нужными для выживания уроками во время совместного двухмесячного блуждания по охваченной войной земле.
Второй достался посмертным трофеем от заботливой учительницы. Марривийцев погнали, пора было сматываться, а в захоронке трофеев едва-едва одной хватит. Вот и приправила добрая старушка красивую девушку знакомым раболовам. Далеко не первую за долгую жизнь. Вот только не знала бабушка про маленький, но весьма острый, ножичек в длинной грязной косе. Ночью, на стоянке, новой игрушке руки связали спереди, так девку пользовать удобнее, руки крутить-вертеть не мешают. И к дереву привязали так, чтоб плеткой учить сподручней было.