Лисьи Чары
Шрифт:
– Ну пожалуйста-а! – заметив, что его слова не производят должного, по крайней мере, полностью, эффекта, оборотень скорчил скорбную рожицу.
От этого могло растаять любое девичье сердце, благо – оно не камень. Пан сглотнула. Сделала шаг к кровати, протягивая вперед руку с медальоном. Оборотень потянулся к ней и уже коснулся болезненно горячими пальцами ладони шутовки, когда в дверь заколотили.
– Панце! Ты в порядке?! – закричал за дверью Герн.
Испуганно пискнув, оборотень свалился с кровати и рыжей лисой забился под комод, роняя на пол капли крови. Сдернув покрывало и закутавшись в него – волосы были уже так растрепаны, что никто не засомневался бы в том, что девушка всю ночь честно проспала в своей постели – Пан открыла дверь, изображая недовольство, что было совсем нетрудно.
– Что стряслось?
– Почему ты закрылась? – обвиняющим тоном начал Герн.
Осторожно отодвинув его, Пан уставилась на кровь, тонким слоем заливающую коридор. Пахло тяжело, от этого сразу же начиналась тошнота, и она еще удивилась, почему не учуяла вонь раньше. Может, была слишком занята с оборотнем? Да нет, такой запашок запросто не пропустишь. Прижав к носу край покрывала, Пан просипела:
– Что это?
– Позерство какое! – прошипел голосок из-под комода, но по счастью Герн ничего не заметил.
– Это… огонь! Панце, я волновался, что с тобой что-то случилось! Я думал, что ты…
– Ты же сам всегда велишь мне запираться в незнакомых местах, - криво усмехнулась шутовка. – Я пойду оденусь. Надеюсь, к тому моменту, когда я выйду, эту гадость смоют?
– Рискл хотел изучить эту кровь… - пробормотал огненный. – Возможно, он сумеет что-то выяснить.
– Давно он у нас инквизитором заделался? – скептически поинтересовалась Пан. – Ладно, попроси тогда принести мне завтрак в комнату, па. И побольше.
Она демонстративно облизнулась.
– Никакие катаклизмы не испортят моего аппетита.
– И яблок! – просипел голос из-под комода.
Пан его проигнорировала.
Закрыв дверь, шутовка села на кровать и попыталась привести в порядок юбку. Одежда была изгваздана настолько, что годилась только на тряпки, но мысль о том, чтобы переодеваться на глазах у оборотня, приводила Пан в ужас.
Лис выбрался из-под комода, улегся посреди комнаты и устроил голову на сложенных лапах.
– Ты говорил, что не можешь превратиться, - холодно сказала Пан. К этому моменту она пришла к выводу, что с юбкой ничего поделать нельзя, и это ее злило. К тому же, сидя в бархатной юбке и батистовой нижней сорочке перед оборотнем, она чувствовала себя неуютно.
Лис, кажется, не обратил внимание на нагревающийся от гнева шутовки воздух и спокойно ответил.
– Это от неожиданности. Совершенно непредсказуемо.
Несмотря на то, что его пасть мало подходила для человеческой речи, говорил оборотень необычайно чисто, немного спотыкаясь, правда, на шипящих и жыкающих звуках, что давало его речи своеобразный акцент.
– Если ты меня покормишь, возможно, я смогу еще немного побыть лисом, - с невинным выражением на морде предположил оборотень.
В дверь опять постучали, на этот раз значительно тише и дилекатнее. Все с той же ухмылкой оборотень проковылял через всю комнату и тяжело запрыгнул на кровать. Подавив стон раздражения, Пан поднялась и, открыв дверь, выглянула в коридор. Лужу кровь так и не убрали, теперь она была исчерчена дорожками следов. Ботинки слуги, стоящего у самого порога с подносом, были вымазаны кровью по щиколотку, шнурки, промокшие насквозь, полоскались в луже.
– Благодарствую, - Пан изобразила жуткую улыбку, которую даже из снисходительности нельзя было счесть дружелюбной, выхватила из рук слуги поднос и захлопнула перед молодым человеком дверь. – Наследите еще…
Обернувшись, она в который раз скрипнула зубами.
– Прикройся! – приказала шутовка.
– Как будет угодно даме, - хмыкнул оборотень, закутываясь в покрывало.
От подноса пахло самым чудесным образом, так что сердце Пан понемногу смягчилось. Она даже почти перестала злиться на дууха. Приподняв полотенце, она изучила свежеиспеченные хлебцы, сыр и яичницу, густо посыпанную поздней зеленью. Хлебцы были еще горячие и ароматные, но вот яичница пахла крайне подозрительно.
– С грибами… - протянул разочарованный оборотень. – Что за манера? Они шляпочниками всякое блюдо норовят испоганить.
– Чем? – переспросила Пан, занятая мыслями, куда бы пристроить поднос.
Наконец она поставила его на середину кровати. Оборотень благоразумно отодвинулся к изножию, заворачиваясь в покрывало, подхватил вилку и, сдвинув зелень, продемонстрировал куски чего-то черного.
– Шляпочник. Местный гриб, считался когда-то деликатесом. Зрелище и при жизни еще то – огромные таки бледно-лиловые круги, налепленные вдоль Рыжанки на все подряд: камни, коряги, песок. Не гнушаются даже на трупах расти. Помнится, выловили тут одного, а он весь в шляпочнике…
Пан на всякий случай отодвинулась от подноса и с некоторым подозрением стала смотреть на сыр и даже на горячие хлебцы.
– К тому же, они попросту невкусные, - закончил оборотень, сосредоточенно счищающие черные грибы с яичницы.
– Они, часом, не ядовитые? – спросила Пан.
– Кто их знает? – пожал плечами оборотень, спокойно водрузил кусок яичницы поверх хлеба и откусил приличный кусок. Впрочем, это не помешало ему говорить, и слова были по-прежнему весьма внятны. – Пока вроде никто не отравился, но, по-моему, лучше не рисковать.
Пан побрезговала яичницей вообще и занялась миской с супом. В нем, кажется, грибов не было. Принюхавшись, она взяла ложку и опасливо зачерпнула похлебку. Грибов в ней не оказалось, там были орехи и трава. Много орехов и травы. Мученическое выражение лица шутовки, очевидно, изрядно повеселило оборотня; он подмигнул и важно сказал:
– Сытная деревенская еда. В столице такого не попробуешь.
– Это уж точно… - проворчала Пан, пытаясь выудить травинки, застрявшие между передних зубов.