Листопад
Шрифт:
– Ну вот. И тогда - неизбежно - арест семей и расстрелы. Он ведь запросто может подставить, подвести вас всех под монастырь. Детей ваших ни в чем неповинных погубить. Так?
– Да.
– Повторяю: я его арестовывать не буду. И других, если таковые объявятся. Вы его сами, от греха, ради своих детей потихоньку пристукнете. Понял?
– Анциферов метнул на Ковалева затравленный взгляд.
– Понял, спрашиваю?! В ваших же интересах.
Рабочий кивнул. Ковалев черкнул пером.
– Иди.
Когда Анциферов ушел, Ковалев сел на стул и долго отрешенно смотрел в стену, потом потер руками лицо, тяжело вздохнул и возле знака вопроса у фамилии Филлипова нарисовал небольшой могильный крестик. Пусть знает Козлов, что и он не лыком шит. Поймет, когда услышит, что Филлипов случайно под колеса упал.
...Депо, цех ремонта, завод, теперь вот сортировочная станция в легкой форме. Где еще вылезет?,.
x x x
"Любитель целоваться.
Говяжий язык.
Улитка, слизняк.
Удар хлыстом.
Бегство.
Лакомка.
Какое-то растение.
Кто же? Кто? Кто? Кто? Кто? Кто?
Я найду тебя, Лизун."
x x x
За окном было темно, а Ковалев все не уходил домой. Перед ним на столе лежали два списка. Список фамилий. И список значений слова по Далю.
Ежевский. При встрече со старыми приятелями и однокашниками, однополчанами целуется. Любитель целоваться. Лизун.
Капитан Стылый. Ну, несколько медлителен. Улитка? Интересно, любит ли он сладкое?
Ефим Крайний. Говяжий язык что ли? Чепуха. Он казак. Может, удар хлыстом? В смысле, нагайкой.
Резуха. И фамилия-то у него дурацкая. Малоросская что ли? Что такое резуха? Даже интересно.
Горелов. Ну это слизняк, конечно. Тоже Лизун. Пол-управления - лизуны.
Ковалев засмеялся. Пол-управления лизунов. Завтра он всех арестует. Каждого лизуна.
Ковалев сидел и смеялся. Один в пустом здании. Нет, не один. Внизу часовые, но они не слышат...
Последним по списку шел Козлов. Невычеркнутый. Вся информация исходит от него. И о проверке его самого, Ковалева, и о Боровом, и о Лизуне. А что если Козлов завел его не туда? И штабс-капитан бредет сейчас по темному лабиринту совсем в другую сторону. Как можно проверить Козлова?
Почему мог бы работать на красных Козлов? За деньги? За деньги работают на англичан. За идею? Ковалев изучил дело Козлова вдоль и поперек. Нет пятен. Негде было сыну военного атташе во Франции набраться красноты. Приехал сюда в прошлом году, вместе с отцом. Отец лично знаком с Деникиным... Хотя, конечно, в Париже Ленин был и прочее, но если так рассуждать, то, скорее уж он, Ковалев шпион, поскольку Ленин тоже учился в Казанском университете.
Ковалев зевнул и вновь уставился в список.
Ежевский.
Стылый.
Крайний.
Резуха.
Горелов.
Козлов...
Кто?
x x x
"Уйдя из управления, я пошел в веселый дом мадам Желябовой. И это удивило меня самого. Во-первых, мне нужно было выспаться. Глянул в зеркало лицо осунулось, под глазами темные круги. Во-вторых...
Во-вторых, я думал, что ноги моей там больше не будет. Но меня потянуло к Кате-Катюше. Кроме нее не было у меня во всем городе никого. Вот, правда, в последние месяцы я прикипел к Козлову. Но после того, как он появился в моем списке, словно что-то выросло между мной и им. Преграда какая-то.
Мне хотелось простого человеческого тепла. Я устаю.
Я шел по черным ночным улицам, вынув на всякий случай наган из кобуры и сунув его за ремень на пузе. Так и вошел к мадам, грохнув дверью.
Катя-Катюша была занята. Я даже не подумал об этом. Собрался уйти. Толстая Желябова, видя, что ни на кого другого я не соглашусь, тяжело вздохнула.
– Погоди, может, что и придумаем.
Кряхтя и ворча, накинув платок на плечи, она поднялась наверх по скрипучей лестнице.
Наверняка ведьма уже подкатилась к Кате-Катюше со своим бабским любопытством. Интересно, что ей Катя рассказала? А, впрочем, что мне за дело...
Спустились обе. Катя увидела меня. Не сказать, чтоб просияла, но улыбнулась искренне.
– Здравствуй!
У нее в городе тоже, кроме меня, никого.
– Мне сказали, что ты занята.
– Мой-то уже дрыхнет, все дела справил, теперь сопит перегаром.
Видимо, она заметила тень неудовольствия на моем лице, сказала просто:
– Я же проститутка. Не бойся, я сейчас помоюсь пойду, а тебя проводят.
Я не успел ничего сказать, как она умчалась подмываться, а меня взяла за руку Желябова.
– Пойдем, офицер. Есть свободная комната. Пистолет-то вынь.
– Черт, - я сунул наган в кобуру.
– Так-то лучше. Расплатишься утром.
– Она открыла дверь в какую-то каморку, где, кроме стула и койки ничего не было.
– Ишь, надо же, знакомую встретил...
Она подтолкнула меня в комнатку:
– света нет. Без него найдешь, куда чего.
Я шагнул внутрь, грохнув сапогом о деревянный пол.
И вдруг Желябова сказала:
– У меня тоже сын где-то сейчас воюет, если жив.
Я и не знал, что у мадам могут быть дети.
... Эта ночь была ночью из прошлого. В темноте я почти не видел ее лица, остались лишь звуки и ощущения. Будто и не было этих лет разлуки. Я все помнил. Те же струны, та же музыка. Мои руки, губы - я играл тот же кружащий голову вальс на ее теплом нежном естестве. Живая флейта. На какие-то мгновения я проваливался туда, в блиндаж и вновь выплывал здесь, в ночи.
Все было как когда. Те же ноты и отклики. Только она стала смелее. Профессиональнее.