Листопад
Шрифт:
Черные дыры — это, возможно, горловины иных миров, живущих в иных измерениях. Наш трехмерный мир — это ведь тоже не обязательное ограничение, могут существовать миры иных измерений. Так что через черные дыры мы, может быть, соприкасаемся с иными мирами. Но и только. Познать их мы не можем.
Слушая Гуревича, я вспоминал о Стивене Хокинге. Как странно и то, что оба они заняты проблемами астрофизики. Особенное впечатление на меня в этом смысле произвел Гуревич, слепой человек, который видит дальше нас всех, и перед его умственным взором, очевидно, в той темноте, в которой он пребывает, разворачивается жизнь не
А слушая Алешу Ансельма, Мирона Амусью и некоторых других физиков, я видел перед собою другую, совсем иную, умышленную, кем-то задуманную вселенную.
Во время семинара одна дама докучала Л. Н. глупыми вопросами, не вытерпев, он ответил ей остроумно и едко. Она озлилась и в перерыве в буфете при всех сказала о нем: «Жидовская морда». Тогда Васильковский подошел к ней и спросил:
— Скажите, пожалуйста, кого я должен ударить по физиономии?
Она вытаращила глаза.
— Видите ли, — пояснил он, — женщин правила дуэли бить не позволяют, когда женщина оскорбляет, пощечину надо нанести мужчине, который отвечает за нее, — мужу, отцу, брату. Кто за вас отвечает?
— Вам какое дело! — закричала она.
— Товарищи, может, кто сам признается? — воззвал Васильковский.
Услыхав это, муж дамы убежал, хотя Владимир Сергеевич Васильковский был маленький, хрупкий человек.
Все молчали. Тогда Васильковский сказал:
— Согласно дуэльному кодексу, автор Дурасов, если никто не признается, то считается, что женщина, за которую никто не хочет нести ответственность, не принадлежит к порядочному обществу.
Сказал он ей прямо в лицо.
Криворотый маленький человечек скандалил в очереди, брал три кило творога, хотя все договорились брать по килограмму, потому как не хватало. Обозвал женщин и фронтовика-инвалида, оскорбил продавщицу. Я попытался пристыдить его, он отмахнулся.
Вечером я увидел его в Капелле. В хоре. Он солировал. В черном костюме. Пел вдохновенно Рахманинова. Ему подносили цветы. Я пошел за кулисы, хотел убедиться, тот ли это. Поздравил его. Дал ему цветы. Он узнал меня и обругал, выбросил мои цветы и опять стал мерзким.
— Мама, мы успеем вырасти? — спросили девочки-близнецы, имея в виду войну.
Человек, который откладывал себе всю жизнь деньги на похороны. Жил бедно, а за гробом шел оркестр, на поминках ели икру, балык, пили дорогое вино.
Как хороши бывают названия инструментов: киянка, клямер, буравчик, вороток, пробойник.
Кандидат наук, биолог, познакомился с бензозаправщицей. И так успешно ухаживал за ней, что однажды она устроила ему смотрины в день своего рождения. Решила представить его друзьям, ввести в свой круг. В ресторане «Тройка» собралась элита — трое «лопатников» (это могильщики), затем банщик, напротив него сидела зеленщица, была еще девица, заместитель директора Мальцевского рынка, и диспетчер таксопарка.
Обслуживали их, как никого. «Что бы вы хотели?» — спросила диспетчер. Кандидат бухнул: «Земляники». И что бы вы думали — принесли, правда через 20 минут. От него потребовали
Назавтра его заправщица позвонила. «Не понравился ты им, — сообщила она, — неестественный человек».
Все у нас носят мундир сверху или внизу под рубашкой.
Ей двадцать два года.
Она часами вертится у зеркала. Что ей там надо? Ничего, просто любуется собой. Глаза затуманились, мерцают. Весело ей, напевает, выгибается и так и этак. Начнет мыть посуду, останавливается, подойдет к зеркалу. Все, что попадается, примеряет — косынку, плащ. Допытывается: как? идет? как фигура? Любые замечания о своей внешности — волнуют. Обычно не слушает разговоров, но если та-то красивая, у такой-то шубка новая — оживляется. Ревнует ко всем — актрисам, певицам.
В технике немало случаев одновременного изобретения: Морзе — Шиллинг, Попов — Маркони и др. Однако невозможно, чтобы два художника, поэта создали одновременно одно и то же. Даже и разновременно этого не может быть.
Вряд ли я успею дописать эту книгу, но есть олимпийское правило: важна не победа, а участие, так что важен не конец, а работа, если не догоню, то хоть согреюсь.
На юбилее биолога Юрия Ивановича Полянского упомянули про лозунг для историков: «Не будем ворошить прошлое».
В ответном слове Ю. Полянский сказал: «Обычно отвечают, что всем хорошим я обязан своему народу, партии, правительству, книге, я же всем хорошим обязан своим родителям, отцу и матери».
«Меня одолевали антагонисты противоречия».
На фабрике было тепло. Тепло было сытное, оно пропахло печеньем, тестом, ромом, горелым сахаром, ликером, но главное, оно быстро согревало.
В 1944 году гауляйтер Кох запретил эвакуировать население из района Восточной Пруссии, находящейся под угрозой русского наступления: «трусость и саботаж».
То же самое, что было в Ленинграде в 1941 году, за три года до Коха, тоже городские власти осуждали эвакуацию: паникеры!
5 мая 1945 года на северо-западе Германии немцы капитулировали перед англичанами. Могли бы и перед нашими, и не было бы столько жертв у немцев, и у наших тоже.
Англичане возлюбили Диану, она стала народной принцессой. В кинокартине «Королева» показано, как народ, английский, монархический, отшатнулся от законной королевы в сторону Дианы, произошел угрожающий кризис любви. Горы цветов у дворца в память Дианы, открытки, письма от осуждающих королеву.
Любили ли мы в России кого-нибудь так из правителей? Способны ли мы на такую любовь?
На моей памяти были огромные очереди к Таврическому дворцу:
Когда хоронили Кирова, Собчака, Лихачева — это в Питере.
А в Москве — к Сахарову. И знаменитая давка к гробу Сталина.
У гроба Кирова — плакали. Это было. Его любили. С другими было нечто иное: ощущение государственной потери. Диана — личное горе почти каждого англичанина.