Листья коки
Шрифт:
На небольшой площади, окруженной глухими стенами, стоял отряд воинов в полном вооружении. Военачальник в дорогих доспехах и в наряде, предписанном для кураков, занимающих высокие должности, почтительно, хотя и с достоинством, приветствовал гостя.
— Я знаю твое имя, великий господин. Мы ожидали твоих приказов по поводу большой охоты.
— Я послал кипу и словесный приказ по дороге на Юнию.
— Я знаю, великий господин. Но гонец свалился с поврежденного моста, и все погибло.
— Поэтому я и прибыл сюда.
— Через горы? Вчера там свирепствовала сильная буря. Даже горцы боятся идти на перевал в такую погоду.
— Я шел по велению сына Солнца, — резко оборвал его Кахид. Ему вспомнились странные вопросы, которыми его остановили у ворот, и он спросил у коменданта крепости:
— Ответь мне, вождь, почему перед началом большой охоты ты прибег к таким предосторожностям? И что значат эти слова: какому сапа-инке я служу?
— Потому что их теперь двое, — мрачно отозвался Гарсильяка. — Великий инка Атауальпа в Кито провозгласил себя сапа-инкой, возложил на голову повязку властелина с двумя перьями птицы коренкенке. Его войска движутся на юг.
Кахид не смог скрыть своего удивления. Он быстро спросил:
— Когда это случилось? Вот уже месяц, как я занят подготовкой к охоте и вести из Куско до меня не доходят.
— Я знаю только, что войска Атауальпы со второй половины минувшего месяца идут к югу. Они движутся вдоль берега океана и завладели уну Анкачс. Идут они также по главной дороге и уже находятся в Кахамарке. А здесь за горами они захватили Мойомамбо. Поэтому я и держу крепостные ворота на замке, — пояснил курака.
— Каковы их силы? — коротко поинтересовался Кахид, и старый воин молча протянул ему свой кипу. Ловчий внимательно присмотрелся к цвету шнурков и принялся перебирать узелки.
— Ну, хорошо, — произнес он минуту спустя. — Ты правильно поступил. Но это не мое дело. Большая охота должна состояться. Теперь мясо будет особенно нужно.
— Твое слово — приказ, великий господин. Однако воины…
— Мне не нужны твои воины. Ты созовешь только местных жителей, как велит закон. А зверя здесь много?
— Много, пожалуй, еще никогда столько не бывало. С момента последней большой охоты особенно расплодились стада вигоней. Гуанако, впрочем, тоже много, как и лесных серн. Больших тити мои люди забивают по нескольку штук в году, и все-таки зверью не видно конца.
— Хорошо, что есть еще тити. А как обстоит дело с незаконной охотой?
— Был один случай, — неохотно отозвался Гарсильяка. — Какой-то переселенец из племени колья убил гуанако. И к тому же самку.
— Как с ним поступили?
— Как повелевает закон, — коротко отозвался воин и в свою очередь спросил: — А сын Солнца намерен остановиться в Силустани?
— Нет. Он поселится в Уануко, где уже готовят дворец и куда прибудет также главная мамакона вместе с избранными девами Солнца.
Комендант крепости, даже не пытаясь скрыть своей радости, принялся все же торопливо объяснять:
— Для нас большое счастье, когда сын Солнца навещает преданный ему город. Но мост на дороге у Юнии сорван… А дворец Уайны-Капака пребывает лишь в ожидании духа своего великого властелина. Для здравствующего сапа-инки мы начали строить новый, но он еще не готов.
— На этот раз он не понадобится, — успокоил Гарсильяку ловчий. — Сын Солнца отправится в Куско после праздника Райми и остановится в Айякучо, а потом в Уануко. Большую охоту мы завершим там, на плоскогорье за высокими горами. Я уже выбрал место.
— Ты мудро поступил, великий господин, — согласился Гарсильяка.
Синчи заснул как убитый, отсыпаясь за предыдущую ночь, но сразу очнулся, когда кто-то тронул его за плечо. В помещении был уже серый полумрак, с окрестных вершин тянуло предрассветным холодком.
Ловчий Кахид смотрел на молодого часки.
— Отдохнул? — коротко спросил он. Голос у ловчего был хриплый, глаза запали, губы пересохли и запеклись.
— Да, великий господин. — Синчи, привыкший к внезапным ночным побудкам, тотчас же пришел в себя.
— Это хорошо. Ты должен отправиться в дальнюю дорогу.
— Через горы, великий господин? В Уануко?
— Нет, дальше. Ты побежишь прямо в Куско.
Синчи был потрясен, однако привычка к беспрекословному повиновению заставила его лишь послушно повторить:
— Я побегу в Куско.
Инка глубоко вздохнул, как бы собираясь с мыслями, и принялся подробно объяснять, не сводя глаз с лица бегуна.
— Я понял, что ты вынослив, отважен и предан. Я намерен поручить тебе важное дело. Конечно, если направить эту весть через обычных часки, получится гораздо быстрее. Однако мост сорван, а кроме того, я не желаю… Ну, да это не важно. Я хочу, чтобы это донесение нес один гонец.
— Будет так, как ты приказываешь, великий господин.
— Это слова огромной важности. Ты должен помнить решительно все, пока будешь бежать, но обязан забыть все до единого слова, когда повторишь это послание тому, кому следует.
— Я запомню все, чтобы повторить кому следует.
— Спутаешь, выболтаешь, потеряешь кипу — тебя ждет смерть. Хорошо справишься с заданием, можешь просить обо всем, о чем только захочешь.
— Даже… о девушке, великий господин? Хотя бы и не в то время, когда все выбирают жен?
— О девушке? — удивился ловчий. — Для чего? Ах, ты влюбился. Ну, молодые всегда глупы. Хорошо, пусть будет девушка. А теперь слушай: ты побежишь в Куско. Сначала долиной Перене, потом вверх долиной Урубамбы. В Куско прикажешь провести тебя к верховному жрецу храма Солнца. К уильяк-уму. Покажешь ему этот знак.
Он протянул Синчи золотую бляху на тонком ремешке и сам повесил ее на шею гонцу. На бляхе были выбиты какие-то значки, смысла которых Синчи не понимал.
— Потом отдашь этот кипу. — Связка была завернута в тонкую, тщательно выделанную шкурку молодой ламы. Инка на минуту заколебался и неожиданно принялся говорить на каком-то языке, похожем на кечуа, но непонятном. Синчи догадался, что это запрещенный для простых людей тайный язык инков.