Шрифт:
В будущем году исполнится двадцать лет с тех пор, как я начал работать в области фантастики. За это время мои взгляды на потенциальные возможности фантастики претерпели определенную эволюцию. В пятидесятые годы я писал, так сказать, стихийно, не задумываясь о теории. Позже я взялся именно за теоретическое исследование вопроса. Две мои последние книги — «Философия случайности» и «Фантастика и футурология» — посвящены теоретико-литературным проблемам. Так что сейчас я высказываюсь уже не только как писатель, основывающийся на своем личном опыте, но и как теоретик.
Писатель-фантаст может отходить от современной ему действительности по-разному:
Для точности следовало бы еще добавить такой вариант, когда фантаст продолжает в будущее, экстраполирует некоторые тенденции современной действительности. Если он продолжает их «по прямой», могут получиться парадоксальные картины. Например, получится мир, в котором все люди поголовно станут работниками библиотек, а вся Земля будет сплошь завалена книгами. Конечно, такой мир неосуществим — потому что нынешние тенденции взаимодействуют и развиваются не по прямой линии. Но все же эту фантастику нельзя назвать уходом «в никуда». Мир, конечно, никогда не станет таким, Но показать, как он выглядел бы при дальнейшем развитии «по прямой», небезынтересно.
Конечно, оценка каждого конкретного произведения зависит от его индивидуальных достоинств, и на любом направлении могут появиться произведения талантливые и яркие, но в принципе я за такую фантастику, которая имеет максимальную познавательную и социальную ценность, которая не является бегством от действительности, а служит орудием ее анализа.
Поэтому я особенно ценю социальную фантастику, исследующую «веер возможных миров».
Когда я писал первые фантастические книги, меня терзали угрызения совести. Мне казалось, что если я в одной книге дал какую-то картину будущего, то я буду сам себе противоречить, если в другой книге опишу будущее иначе. Через много лет, когда я начал читать книги специалистов-прогнозистов, я понял, что никакого логического противоречия здесь нет. Прогнозисты всегда делают несколько вариантов прогнозов в виде расходящегося веера.
Я все время говорю об изображении «мира будущего», то есть об одном из аспектов социальной фантастики. Конечно, у фантастики существует много разновидностей, но социальная фантастика, по-моему, самый трудный и самый интересный вид нашего творчества. В значительной степени она — порождение нашего времени. Сопоставляя фантастические книги прошлого и осуществившуюся реальность, легко убедиться в том, что фантастика прошлого — скажем, Жюля Верна, могла правильно предвидеть появление отдельных технических изобретений, но не умела предугадать ни социальную обстановку, в которой произойдет их реализация, ни — что особенно важно — всех последствий, вытекающих из этой реализации (из появления, например, воздушного транспорта или подводной лодки). А ведь именно это и является, на мой взгляд, важнейшим свойством современной социальной фантастики: комплексная постановка проблем.
Охватить одновременно большое количество взаимодействующих факторов — это и есть самое трудное в фантастике; специалисты по научному прогнозированию с этой трудностью знакомы.
В своей последней книге «Фантастика и футурология» я пытался рассмотреть состояние западной социальной фантастики и основное направление идущих в ней поисков. Такой обзор сегодня — нелегкий труд. Я подсчитал как-то, что если б кто-нибудь еще в колыбели начал читать со скоростью 400 страниц в день и читал бы только фантастику, то все же он до конца жизни не успел бы прочесть всего, что на сегодня издано в этой области.
Как известно, фантастика в США, Англии, а за последнее время — и в Японии достигла высокого уровня развития как в количественном, так (в лучших образцах, разумеется) и в качественном отношении. Фантастика Италии, Франции и некоторых других стран выглядит пока что не вполне самостоятельной, учится на англо-американских образцах.
По при всем тематическом и жанровом разнообразии англо-американской фантастики там очень заметно то, что я назвал бы «параличом социального воображения». Там пока совершенно невозможны произведения типа «Трудно быть богом» или «Обитаемый остров» А. и Б Стругацких. Когда англо-американские фантасты пишут об отдаленном будущем, у них проявляются две крайности — либо они представляют его совершенно «черным», либо совершенно «розовым».
Нельзя, разумеется, начисто отвергать вероятность «крайних, предельных» вариантов развития мира. Но именно потому, что это очень серьезная проблема, хотелось бы видеть в фантастике более глубоко исследованные, более сложные и интересные варианты. А они в англо-американской фантастике редки. Позитивные же утопии западных фантастов принципиально неосуществимы, так как они обращены фактически в прошлое. Они изображают мир просторный и тихий, мир, где нет миллиардов людей, нет огромных городов и отсутствуют все трудности современных проблем управления и сложность структуры технологически высокоразвитого общества. Это счастливая Аркадия, в которой жизнь течет медленно и спокойно, ничто не меняется, где нет даже уличного движения. Иногда получаются прекрасные поэтические картины (например, у Клиффорда Саймака), но вероятность существования такого мира практически равна нулю. Это — не попытка прогноза, а бегство от действительности в «прекрасное прошлое», в Золотой Век, который существовал только в мифах и никогда не был возможен на Земле.
В англо-американской фантастике имеются, однако, вполне серьезные и заслуживающие внимания и уважения попытки разобраться в социальных процессах современного мира — назову хотя бы таких писателей, как А. Азимов, К. Воннегут. Р. Шекли, Г. Каттнер. Д. Уиндэм. Я с удовольствием узнал, что лучшие образцы западной фантастики опубликованы в СССР издательствами «Мир» и «Молодая гвардия». Приходит в фантастику и новое пополнение, но я не могу пока сказать, что оно уже нашло какой-то свой путь, что определилось какое-то новое направление, новая тенденция.
А если говорить о перспективах… В американской фантастике слишком много «табу», то есть таких проблем, которые нельзя даже называть но имени. Это, например, религия и многие философские вопросы. Один из рассказов в сборнике К. Конклина затрагивает — причем весьма деликатно — такую запретную тему: речь идет о роботе, который захотел стать верующим или даже святым. Этот рассказ напечатан только в сборнике, потому что ни один журнал не захотел его принять. Такая же судьба постигла роман Н. Спинрэда, где говорится о борьбе монополий вокруг проблемы гибернации, (замораживания, временного лишения жизни) безработных.