Шрифт:
Станислав Лем
В Млынуве
Тайна будильника
Искушение Мисько
Банкет с препятствиями
Вечерний разговор
Нападение
Последнее слово Мисько
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
Станислав Лем
ИСТОРИЯ О ВЫСОКОМ НАПРЯЖЕНИИ
Инженер Осецкий сразу был так захвачен неслыханными перспективами, которые перед ним открылись, что, вопреки обычной профессиональной добросовестности, даже не осмотрел как следует автомобиль, который ему выделили в дорогу.
«И постройте там электростанцию», — еще звучали у него в ушах последние слова старосты, а может, это был представитель Энергетического объединения? Но ведь это здорово — просто поехать и построить на месте электростанцию. Но он был так ошарашен неожиданным выпадением из колеи будничных житейских привычек, что некоторое время (правда, короткое) и ему казалось, что он в самом деле просто приедет и сделает то, чего от него ожидают. Когда старый «опель», неприятно скрежеща шестеренками и стуча жестью изношенного капота, выезжал из Катовиц, инженер пытался представить себе, из чего именно должна состоять электростанция. Однако книжные знания были слишком обширными и непонятно было, с чего начинать. Он попытался сконцентрировать внимание на турбинах, зная из опыта, что немцы, уходя, стремились их взрывать в первую очередь. Сделать турбину? Как? Из чего? Его даже дрожь пробрала. Нет, чего только не придумает такой дилетант.
Но он был жестоко вырван из размышлений.
— Господин инженер, спускает.
— Что, что случилось?
Осецкий в это время как раз мысленно соединял «чудом» найденный дизель с генераторами и с трудом сообразил, что вокруг что-то вдруг изменилось.
— Резина спускает.
Шофер вышел, обошел автомобиль и, снисходительно пнув покрышку, как старую норовистую скотинку, начал вытаскивать из-под сиденья насос.
Осецкий тоже вышел. Вокруг простирались поля, заросшие какой-то неопределенной, посаженной во время войны растительностью. Тут и там из моря желтеющих стеблей торчали землистые скелеты сожженных машин и танков.
Подкачав немного воздуха, шофер разобрался с мотором. При нажатии на педаль газа казалось, что железная коробка передач готова в любую минуту рассыпаться. Когда сели, автомобиль издал чудовищный, рвущий сердце каждого приличного водителя скрежет и неуверенно покатился дальше.
— Как вы переключаете скорость?!
Возмущение Осецкого явно задело шофера за живое.
— А что делать, если половина зубьев стерта, как у старой коровы? Такая уж машина. Будем ехать, пока Господь Бог не остановит.
Такое полное доверие Провидению не понравилось инженеру.
— Не было другой машины?
— Почему не было? Надо было ругаться. Что у вас, языка нет? Кто громче орал, тем лучше машину и дали, а мы на этой, — закончил он, съехал на край дороги и остановился.
— А теперь что?
— Обычное дело. Спускает, зараза, а другого нипеля у меня нет. Надо качнуть раз сто.
Шофер сделал гимнастические упражнения с насосом, и скоро они поехали дальше. Путешествие, которое разнообразилось подобными остановками, продолжалось до вечера. Настроение шофера становилось все хуже, а поскольку пятна от масла на лице он старательно размазывал пальцами, о выражении его лица можно было только догадываться. Наконец у него остались сиять только белки глаз, когда он выскакивал из машины, чтобы продуть карбюратор, качнуть раз сто насос или прикрутить какую-нибудь гайку, отчаянный голос которой выделялся из всех других скрипов. К вечеру инженер уже полностью включился в этот процесс, и они оба, сопя, качая и проклиная все на свете (а словарь их выражений с течением времени набирал красок), доехали наконец до какого-то городка.
На железнодорожной станции виднелась огромная, вытравленная черным надпись «Muehlau», которую какой-то наивный славянин на скорую руку переиначил на польский лад: «Милув». Хотя вся задняя часть «опеля» была завалена жестянками с бензином, осторожный шофер раздобыл где-то еще две большие, приятно булькающие канистры, заполненные авиационкой, как он обозначил их содержимое, привязывая добычу телеграфными проводами к багажнику.
Они остановились у какого-то странного дома. Действительно, интуиция шофера не подвела — это был местный «отель».
— Клопы есть? — спросил осторожный Осецкий, с наслаждением распрямляя затекшие от сидения ноги.
— Случаются, — лаконично ответил высокий смуглый тип, занятый на пороге дома пайкой проводов разобранного радиоприемника.
— А если немного поднажмем, может, еще сегодня успеем, а? — Инженер с беспокойством посмотрел на шофера, в твердости характера которого уже успел убедиться.
— Попробовать можно.
Замурлыкал стартер, мотор пару раз фыркнул очень вонючим бензином (это была именно та авиационка), и городок остался позади.
Они как раз проезжали через небольшой лесок, когда мотор вдруг чихнул, пару раз отчаянно фыркнул, и они остановились. Тут практические знания шофера одержали победу над представляемой инженером теорией. Осецкий то предполагал, что заело поршень (а есть ли вода в радиаторе, в десятый раз спрашивал он и, сняв защитный капюшон, бросал отчаянные взгляды в непроницаемую темноту, пахнущую спиртом и — о диво — луком), то снова повторял, что расплавились втулки… Но шофер знал лучше.
— Не, мамка засорилась. Посидим до утра, у меня нет подходящего инструмента.
Осецкий бессильно выругался, по-интеллигентски, и влез в машину.
— И что теперь будет?
Шофер тем временем включил лампочку на потолке, достал из бокового кармана сверток с хлебом и колбасой, бутылку, заполненную прозрачной как вода жидкостью, создавая миниатюру домашнего настроения, затем повернулся лицом к Осецкому, уселся поудобнее на сиденье и, вытерев тряпкой горлышко бутылки, ловко и быстро ее откупорил.
Осецкий хотел сказать, что ему нельзя, потому что у него почки… но выпил.
После того как закусили раз и другой, шофер решил, что лед уже сломан.
— Так это вы будете ставить ту электростанцию, которую немцы расколошматили?
— Как это? Расколо… что вы говорите? Вы там были? Знаете, что там?
— И не раз. — Шофер потянул из бутылки. — Возил туда и первую комиссию, и вторую, и ничего. Кто те руины увидел, тотчас дал ходу; хорошо, если в Люблине затормозил. И я не удивляюсь.
— Такие разрушения?
— Ха, так нельзя сказать… пардон, — икнув, добавил он. — Немцы только котлы смогли разворотить, а как народ прошел, ну, сами понимаете.