Литературная Газета 6279 (№ 24 2010)
Шрифт:
Недруги вожделеют раздавить Россию, как стекло, каблуком, для иных американо-европейских политиков загадочная, непредсказуемая Россия и «варвароподобные русские» в крайней степени опасны, коварны и – не европейцы. В то же время заметно тлеющий, конфетно-рекламный со всем своим внешним фальшивым комфортом Запад давненько уступил традиционно влиятельное место мощному Китаю, при этом включив в параметры жизни многие социальные достижения России.
– Интересно, как вы воспринимаете тенденции современного модерна?
– Что касается искусства, особенно западного модерна, то знакомство с ним подсказывает определить его как вербосонию,
– Что вы в целом думаете о современной русской литературе?
– Если вглядеться с пристальным вниманием в родную литературу, то вряд ли охватит восторг от её явного потускнения за последние двадцать лет. От тоскливого отсутствия серьёзных романов, похоже, закончивших взлёт в 1985 году и растерявших всё естественное, горькое и радостное, предельно жизненное, яркое, сильное, что составляло славу её и любовь читателей в нашем отечестве и далеко от него. Мы утратили читателей, мы потеряли славу самой читающей страны. Мы теперь не вправе убеждённо назвать Россию хорошо просвещённой и образованной страной, что в оценке истории значительнее и выше экономики. И это грозит общей отсталостью и оглуплением русского народа.
– Как бы вы оценили политическую и экономическую ситуацию в России последних десятилетий?
– Разборный 2005 год, точнее, отвратительное время расчленения писательского имущества, и октябрь расстрельного 93-го разъединил интеллигенцию, ясно выказав лица противостоящих сторон, строй их мыслей, веру и неверие в аксиомную силу справедливости. Но, несмотря на разномыслие конфликтующих сторон, страстно хотелось бы убедиться, что творческий человек не двоичен в позиции моральных правил, что литература не мания grandiosa, не клиника самолюбий, зависти и вражды и не суета сует. Нет, пожалуй, надобности напоминать имена известных боевитых «интеллектуалов», чрезвычайно неприятно выглядевших то ли озлобленными пророками, сверх меры громкоголосыми в непрерывном возбуждении от эпидемии корыстолюбия, то ли похожих на изваянные из гипса скульптурные фигуры в цезарском наряде после завоёванной потом, кровью и страданиями долгожданной свободы. Свобода эта оказалась разнозначна и без края многозначна в безнравственных заявлениях, опрокидывая в ямы клеветы и оговора величайшую державу, её прошлое, причём разбивая лоб в пресмыкании перед пахнущим материальной выгодой настоящим.
– Как же в этой жестокой игре оценить роль писателя и вообще как определить смысл человеческой жизни?
– Однако «Всё пройдёт, всё… Всё изменится и от костей наших не останется ничего. Но если в наших произведениях есть хоть крупица настоящего искусства, они будут жить вечно» (Лев Толстой). Быть может, всему своё время, а каждый новый день похож на прошедший? Так ли это? Что ж, ряд людей считают, что стоит напрочь отвергнуть терпение, ожидание и надежду и в бездумной беспечности проживать не оглядываясь короткую жизнь. Ведь она, коротенькая жизнь, не что иное, как путешествие в непрочном самодельном самолёте с ограниченным запасом топлива. Более того – умиление человеком обманчиво, о нём надо судить по делам его, а суемудрие и суесловие
Нет, настоящее искусство, по мудрейшему Толстому, словно «солнце взошло, и человек видит свой путь и не может хвататься за то, что не даёт ему благо».
Вера в благо – знание и познание окружающей нас во всей неисчерпаемой сложности жизни.
Беседовала Елена СЕМЁНОВА
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 1 чел. 12345
Комментарии:
Война без знамён
Литература
Война без знамён
ОБЪЕКТИВ
Ольга ШАТОХИНА
Сергей Говорухин. Прозрачные леса под Люксембургом . – М.: АСТ: Астрель: Полиграфиздат, 2010. – 314 с.
Рассказы. С крепкими сюжетами и обнажёнными нервами. Жестокая проза. Душевная, пафосная, грубая. Искренняя.
Война.
Любовь.
Одиночество.
Смерть.
Житейские мелочи.
Мистика.
И много ещё чего. Но над всем – мечтами, воспоминаниями, философскими рассуждениями – господствует она. То великая, то малая, то справедливая, то непонятная. Но она всюду. Врывается в лирический рассказ телефонным звонком и коротким словом «убит», наводит тревожные сны о сорок третьем годе посреди современного и комфортабельного пятизвёздочного отеля.
«…война – всегда война. И в прошлом и в настоящем. Меняются цели, совершенствуется вооружение, а солдаты продолжают жить и воевать по первозданным законам: за разорванного противопехотной миной лейтенанта, за высоту, которую надо взять ценой любых потерь, потому что если её не взять сегодня – завтра потери будут ещё больше, за родину, отказавшуюся от своих солдат…
Родина отказывается от солдат, а они продолжают воевать без знамён, без святой правды – за последнюю оставленную товарищем затяжку, за поделённый на двоих глоток тёплой водки, за что-то, обретённое только здесь, на дне холодного, заливаемого дождями окопа, под перечёркнутым трассерами чужим небом…» («Сто сорок лет одиночества»).
Дальше Сергей Говорухин пишет, что это загадочное нечто непередаваемо словами. Хотя, сдаётся, он знает, как передать – если не словами, то подтекстом. И всякий, кто внимательно читает его прозу, неминуемо поймёт, о чём речь.
Об определённости. Страшной, кровавой, грязной ясности: свои здесь – враг там. И по этому врагу можно стрелять, его можно убить. В политкорректном или просто цивилизованном мире об этом говорить-то не принято, а уж попытка примерить на какого-нибудь негодяя законы военного времени немедленно карается диагнозом: синдром имени очередного локального конфликта.