Литературная Газета 6298 (№ 43 2010)
Шрифт:
Идёшь домой – как будто ты немой.
Поймаешь кем-то сказанную фразу,
Под ноги глянешь – небо подо мной!
Ворона смотрит удивлённым глазом,
И кажется – вот-вот заговорит.
А ты – немой. И брошенная фраза
Предельной простотою удивит
И вязь твою словесную разбавит,
Как чёрный кофе – белым молоком.
Прохожего
Лихач на джипе – новеньком таком.
Прохожий – я. Пальто и томик Сартра
Под мышкой, чёрный зонт – в руке другой.
Был дождь, иду по мокрому асфальту.
Гляжу – яснеет небо под ногой,
И в лужах видно радугу дугой!
И есть надежда – рассказать вам завтра
О том, что я сегодня был немой.
Спешил в пальто по улице домой,
Пленённый созерцанием азартным
Небес – что надо мной и подо мной!
ТУЛА
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Крошево льда
Литература
Крошево льда
ПОЭЗИЯ
Александр СЕНКЕВИЧ
ИГРА
Она и я – безрадостен итог.
Игра велась азартно и без правил.
И кто б меня тогда предостерёг,
и кто б её на путь иной направил?
Я жил в те дни легко и наобум,
всего себя отдавший своеволью,
подобный ветру чёрных Каракум,
который пахнет пропылённой солью.
Она была... А кем она была?
Свечой в шандале, медном и старинном.
Потом она, растаяв, оплыла
и обожгла горячим стеарином.
И не осталось от неё следа,
и не вернёшь – уже минули сроки.
И крошево расколотого льда
барахтается в грязевом потоке.
ПАРИЖСКАЯ ВСТРЕЧА С МАТИССОМ
Татьяне
Расслабленные женщины Матисса
разбросаны, как розы на полу.
Обманщицы, метрессы и актрисы,
коснёшься их – как сядешь на иглу.
Они – всего начало и развязка.
Легки как пух. Их можно просто сдуть.
Что для других – нелепица и маска,
для них – и откровение, и суть.
А в стороне застыли бабы-трефы,
тяжёлые и крепкие, как сны,
преображённые Матиссом в горельефы, –
он их лепил, бесстыжих, со спины.
Но есть ещё – и в рюшечках, и в бантах,
как между туч светящийся зазор.
Они пройдут тихонько на пуантах
и превратятся в красочный узор.
СМЕРТЬ ОДАЛИСКИ
(Живописный этюд).
Когда была ты в сумасшедшем доме,
в больничный парк я шёл на рандеву.
Там кони синие на запылённом фоне
жевали жадно красную траву.
Вниз головой ходили человеки
и падали в разверзнутые рвы.
А ты, уйдя на время от опеки,
плыла поверх некошеной травы.
Кружились стаей нервные вороны,
и мглою наливались облака.
Деревьев растопыренные кроны
поглаживала мощная рука.
Садилось солнце, подсыхали лужи,
с небес бесстрастных кто-то дул в трубу.
Мертвец в могиле, озверев от стужи,
перевернулся с грохотом в гробу.
Вчерашний день перелетел, как птица,
в мгновенья эти и уткнулся в даль.
Напоминала шумная больница
кричащий страстью, чувственный сераль.
В себе смешав бессонницу гашиша
и опия дурманящий пригляд,
ночной гарем всё становился тише
и погружался в сумеречный ад.
А ты плыла, сплетаясь жадно с дымом,
с налётным ветром и вечерней тьмой.
Следил я взглядом тихим, нелюдимым,
как возвращалась ты к себе домой.
ДАВИД