Литературная Газета 6533 (№ 47 2015)
Шрифт:
Дневниковая передышка
Дневниковая передышка
Литература / Литература / Константин Симонов - 100
Огрызко Вячеслав
Константин Симонов и Евгений Долматовский
Фото: Николай КОЧНЕВ
Теги: Константин Симонов
Брежнев считал, что Симонов заводит
Опубликовав в 1964 году второй роман из трилогии «Живые и мёртвые», Константин Симонов, воспользовавшись передышкой, извлёк из личного архива записные книжки сорок первого года. Он решил подготовить к печати комментированный дневник первого года войны. Получилась целая книга «Сто суток войны. Памяти погибших в сорок первом».
Свою новую рукопись Симонов весной 1966 года предложил «Новому миру». В журнале первым читателем военных записок писателя стал один из заместителей Твардовского – Алексей Кондратович. После знакомства с первыми страницами Кондратовича самого потянуло в воспоминания. «Я, – признался он впоследствии, – уверен, что, если хотя бы в малой, малюсенькой вере в душах наших людей жил и поддерживался, пусть сверхосторожной пропагандой, вариант трудной войны (а для этого был и пример – финская война), возможного отступления хотя бы на малое расстояние, – не было бы трагедии 41 года».
Кондратович считал, что записки Симонова следовало бы немедленно отправить в набор. Но Твардовский, познакомившись с рукописью, высказал сомнение: да в сорок ли первом году писал Симонов свои дневники. Писатель в ответ показал редактору сохранившиеся у него записные книжки.
Здесь стоит отметить, что к 1966 году Симонов окончательно вышел из опалы (как говорили, главный партийный идеолог Михаил Суслов долго не мог простить писателю то, что тот сначала подставил партийную верхушку с публикацией крамольного романа Владимира Дудинцева «Не хлебом единым», а потом не сумел сам выпутаться с «Доктором Живаго»№ Пастернака, вмешав в это дело ЦК) и вновь отчасти благодаря влиятельному председателю Госкино Алексею Романову стал вхож во многие кабинеты в Кремле и на Старой площади. Шутка ли сказать, не успел Симонов 23 марта 1966 года обратиться к Леониду Брежневу с письмом по поводу Сталина (писатель возражал против возможной канонизации Сталина), как в тот же день один из помощников нового советского лидера – А.А. Александров-Агентов устроил ему аудиенцию у руководителя компартии. После этого новый заведующий отделом культуры ЦК Василий Шауро какое-то время предпочитал со многими художниками связываться лишь через Симонова. Так ему было удобней.
«Вчера был Симонов, – отметил Твардовский 3 апреля 1966 года, – рассказывал о съезде [двадцать третьем съезде КПСС. – В.О. ]. Шаура так опять спрашивал обо мне: вы передали А.Т. моё пожелание встретиться?»
Сам же Симонов на многих официальных да и просто дружеских встречах постоянно всем повторял, что занят войной.
«Я, – привёл 6 апреля 1966 года в своём дневнике его слова Твардовский, – сейчас работаю над темой 41-го г.».
Симонов и Твардовский регулярно встречались всю весну и лето 1966 года, чтобы в том числе обсудить готовившиеся к публикации в «Новом мире» военные записки Симонова. 6 апреля 1966 года Твардовский отметил в своём дневнике:
«Симоновская квартира, кабачок с винным шкафчиком с откидной дверкой, двойная дверь с портретом Хемингуэя уходящим в междверье, когда закрывается, в столовой Пиросманишвили, – всё как у Симонова. Ужин был хорош, от пуза и без управления столом».
В конце лета 1966 года рукопись Симонова была заслана в набор. Потом готовая вёрстка сентябрьского номера поступила в цензуру. А дальше случился скандал. Главлит встал на дыбы. Цензоры ещё готовы были пропустить сам дневник писателя, но ни в какую не соглашались на публикацию авторских комментариев.
21 сентября 1966 года и.о. начальника Главлита А.Охотников сообщил в ЦК КПСС:
«Редакция журнала «Новый мир» подготовила для опубликования в сентябрьской номере первую часть записок К.Симонова «Сто суток войны. Памяти погибших в сорок первом» и комментарии автора к ним.
Особенностью этой публикации является
В результате такого приёма ставится под сомнение и опровергается то, что было написано самим же К.Симоновым в ходе боёв, под влиянием непосредственных впечатлений и живых наблюдений.
Записки посвящены описанию боевых действий в первые месяцы войны, переживаний и сомнений участников событий, связанных с отступлением нашей армии. Однако, следует отметить, что если в записках ход событий характеризуется как цепь серьёзных военных неудач, то в комментариях эти же факты преподносятся как принявший катастрофические размеры развал фронта, явившийся следствием абсолютной неподготовленности нашей армии к войне.
В своих комментариях К.Симонов, сосредотачивая внимание на трагическом, как бы снимает вопрос о героизме солдат и командиров. Он подчёркивает, что корреспондентские записи того времени отражают лишь поверхностное восприятие фактов, их неверное толкование, основанное на незнании истинных виновников военных бедствий, постигших страну.
В комментариях предвоенная внешняя политика нашего государства и военная доктрина И.Сталина изображается как ошибочная. Война и потери советского народа в ней, причины наших военных неудач и сам факт нападения фашистской Германии на СССР рассматривается К.Симоновым как следствие репрессий 1937–1938 гг., предпринятых И.Сталиным для утверждения личной власти. Автор без указания источников приводит данные о том, что в течение двух лет были репрессированы «все командующие и все члены военных советов округов, все командиры корпусов, большинство командиров дивизий и бригад, половина командиров и треть комиссаров полков» (стр. 62). Он утверждает, что, по существу, это был переворот, приведший к полной дезорганизации армии. Он пишет, что в те годы Сталин принял «сознательное решение ликвидировать исторически сложившуюся и не им выпестованную верхушку армии и заменить её новыми кадрами, выдвижение которых будет всецело делом его рук» (стр. 62).
Основываясь на личных впечатлениях, К.Симонов пересматривает значение и истинный характер Советско-германского пакта о ненападении 1939 г., считая, что заключение этого договора, якобы, отбросило нашу страну назад, заставило отказаться от социалистических принципов нашей внешней политики, поставило СССР, как государство, в один ряд с фашистской Германией. Так, на стр. 65 он утверждает, что «…этим пактом почти на два года у всех нас было отнято что-то необыкновенно важное, что составляло нашу драгоценную особенность и связывалось с такими понятиями, как «первая страна социализма», «родина всех трудящихся». С его заключением в нашу политику почти на двухлетний период вошло нечто принципиально отличное от всего, что было раньше. Вошло нечто такое, что вдруг сделало нашу политику обычной государственной политикой, что уже не позволяло нам с прежней силой гордости и самоуважения говорить о нашей стране, как о родине всех трудящихся. То есть случилось нечто в моральном смысле ужасное… В 1939 г., заключив пакт, мы, даже сами не до конца сознавая это, на какое-то время стали из родины всех трудящихся просто одним из самых больших государств мира».
Строя «психологические догадки», К.Симонов приходит к выводу, что страна была поставлена на грань катастрофы из-за того, что «у Сталина в то время был некий психологический момент признания Гитлера как личности» (стр. 69).
В комментариях пересматривается также проблема внезапности нападения фашистской Германии на СССР. Говоря о злоупотреблениях властью и ответственности Сталина за войну и её жертвы, К.Симонов в то же время поднимает вопрос об ответственности «общества, когда оно по ходу своей истории вручает слишком обширную власть в руки одного человека» (стр. 70). Он считает, что настало время, когда «должны стать известными все факты и документы, связанные с деятельностью Сталина... Причём всякая избирательность фактов и документов в ту или иную сторону одинаково недопустима» (стр. 88).