Литературные манифесты: От символизма до «Октября»
Шрифт:
3. С ужасом отстранять от гордого чела своего, из банных веников сделанный Вами, Венок грошовой славы.
4. Стоять на глыбе слова «мы» среди моря свиста и негодования.
И если покаеще и в наших строках остались грязные клейма Ваших «Здравого смысла» и «хорошего вкуса», то все же на них уже трепещут впервыеЗарницы Новой Грядущей Красоты Самоценного (самовитого) Слова.
Москва. 1912 г. Декабрь.
Д. Бурлюк
Александр Крученых
В. Маяковский
Виктор Хлебников
«Пощечина
Садок судей
Находя все нижеизложенные принципы цельновыраженными в первом «Садке судей» и выдвинув ранее пресловутых и богатых, лишь в смысле Метцль и Ко, футуристов, — мы тем не менее считаем этот путь нами пройденным и, оставляя разработку его тем, у кого нет более новых задач, пользуемся некоторой формой правописания, чтобы сосредоточить общее внимание на уже новых открывающихся перед нами заданиях.
Мы выдвинули впервые новые принципы творчества, кои нам ясны, в следующем порядке:
1. Мы перестали рассматривать словопостроение и словопроизношение по грамматическим правилам, став видеть в буквах лишь направляющие речи. Мы расшатали синтаксис.
2. Мы стали придавать содержание словам по их начертательной и фонической характеристике.
3. Нами осознана роль приставок и суффиксов.
4. Во имя свободы личного случая мы отрицаем правописание.
5. Мы характеризуем существительные не только прилагательными (как делали главным образом до нас), но и другими частями речи, также отдельными буквами и числами:
а) Считая частью неотделимой произведения его помарки и виньетки творческого ожидания.
б) В почерке полагая составляющую поэтического импульса.
в) В Москве поэтому нами выпущены книги (автографов) «самописьма».
6. Нами уничтожены знаки препинания, — чем роль словесной массы — выдвинута впервые и осознана.
7. Гласные мы понимаем как время и пространство (характер устремления), согласные — краска, звук, запах.
8. Нами сокрушены ритмы. Хлебников выдвинул поэтический размер — живого разговорного слова. Мы перестали искать размеры в учебниках — всякое движение рождает новый свободный ритм поэту.
9. Передняя рифма — (Давид Бурлюк) средняя, обратная рифмы (Маяковский) разработаны нами.
10. Богатство словаря поэта — его оправдание.
11. Мы считаем слово творцом мифа, слово, умирая, рождает миф и наоборот.
12. Мы во власти новых тем: ненужность, бессмысленность, тайна властной ничтожности — воспеты нами.
13. Мы презираем славу; нам известны чувства, не жившие до нас.
Мы новые люди новой жизни.
Давид Бурлюк, Елена Гуро, Николай Бурлюк, Владимир Маяковский, Екатерина Низен, Виктор Хлебников, Венедикт Лившиц, А. Крученых
«Садок Судей», II, 1914.
Поэтические начала
«Так на холсте каких-то соответствий
Вне протяжения жило Лицо»
Предпосылкой нашего отношения к слову как к живому организмуявляется положение, что
В связи со сказанным, слово лишь настолько имеет значение для передачи предмета, насколько представляет хотя бы часть его качеств. В противном случае оно является лишь словесной массой и служит поэту вне значения своего смысла. Мы можем отказаться от слова как жизнедеятеля и тогда им воспользоваться как мифотворцем.
Прежде всего, нужно различать авторский почерк, почерк переписчика и печатные шрифты. Иные слова никогда нельзя печатать, так как для них нужен почерк автора. В последнее время это отчасти поняли, например, стали фамилию автора передавать в его почерке.
Понятно, какую громадную ценность для истинного любителя являют автографы сочинений. «Литературная компания» выпустила писаные от руки книги. О роли шрифта я не стану говорить, так как это для всех очевидно.
Громадное значение имеет расположение написанного на бумажном поле. Это прекрасно понимали такие утонченные александрийцы, как Аполлоний Родосский и Каллимах, располагавшие написанное в виде лир, ваз, мечей и т. п.
Теперь о виньетке. Вы все помните Дюреровскую «Меланхолию», где не знаешь конца надписи и начала гравюры. Еще более показателен Гоген, «Soyez amoureuses vous serez heureuses», «Soyez myst'erieuses» и т. д. Это элизиум вокабул, где буквенные завитки оплакивают свое прошлое… Моей мечтой было всегда, если б кто-нибудь изучил графическую жизнь письмен, этот «голос со дна могилы» увлечения метафизикой. Сколько знаков нотных, математических, картографических и проч. в пыли библиотек. Я понимаю кубистов, когда они в свои картины вводят цифры, но не понимаю поэтов, чуждых эстетической жизни всех этих , , +, §, x, , , =, >, и т. д.
Раньше больше понимали жизнь письмен, откуда же не чувствуемое теперь нами различие между большими и малыми буквами, особенно в немецком. Возьмите рукописные книги XIV–XV веков, с какой любовью там наравне с миниатюрами украшается и усиляется буква, а наши церковные книги — даже XVIII столетия. Здесь я должен указать на светлую жизнь Федорова, московского ученого (недавно умершего). Он в тяжелую эпоху символизма и «декадентства» тщетно указывал на роль в эстетике письмен.
Соотношение между цветом и буквой не всегда понималось как окрашивание. В гиероглифах цвет был так же насущен, как и графическая сторона, т. е. знак был цветное пятно. Если вы помните, Эгейское море обязано черному флагу, а наши моряки до сих пор во власти цветного флага. При переходе от вещевого(письма) через символическоек звуковому письму мы утеряли скелет языка и пришли к словесному рахитизму. Только глубокий вкус спас наших переписчиков и маляров при окрашивании заглавных букв и надписей на вывесках. Часто только варварство может спасти искусство.