Литературные портреты, заметки, воспоминания
Шрифт:
Примерно в таком же положении и по той же не зависящей от него причине находится и В.Добровольский в роли матроса Ветрового. Играет артист хорошо, но преодолеть искусственность образа ему трудно. Несколько лучше обстоят дела у артиста Е.Пономаренко (художник Верба). У него больше прямого действия, и его любовная история более ясна. Мягко и с юмором исполняет он свою роль влюбленного художника, человека чистого, хорошего, преданного своему искусству и поставившего его на служение народу. Артистка П.Нятко совершенно блестяще, гротесково, под общий хохот сыграла свою небольшую вставную роль. Артист Н.Яковченко - матрос Крыма - мне, признаться, не понравился: слишком нажимал
Подлинным триумфом советского театрального искусства явилось исполнение ролей Натальи Никитичны Ковшик и Ивана Петровича Романюка. Об игре народной артистки СССР Натальи Ужвий следовало бы написать монографию, столько в ней мастерства, глубины, страсти, внутреннего огня, знания жизни. Вот уж воистину народная артистка. Сколько душевной красоты, благородства, достоинства и вместе с тем лукавства и веселья! Какое богатство голоса, как тонко она им владеет! Как вдумчиво она умеет смотреть в глаза людей! Как внимательно умеет слушать, как проникновенно убеждать! Как деликатно она подходит к людям и вместе с тем как бывает она беспощадна, если люди недобросовестно относятся к своему делу! Наталья Ужвий создала незабываемый образ простой советской женщины, украинской крестьянки - председателя сельсовета. Это уже человек новой формации - умный, сильный, настойчивый. Можно смело сказать, что Ужвий - одна из самых выдающихся наших артисток.
Превосходно играет роль Романюка народный артист СССР Ю.Шуйский. Это прирожденный комический талант - очень мягкий, не назойливый и всегда верный жизни. Его Романюк - живой человек. Он, правда, немного отстал от жизни. Но когда жизнь начинает его толкать вперед, в нем хватает ума пересмотреть свои позиции. Нелегко ему это сделать. Но ведь он тоже крепкий, советский человек, с чистой душой и сильным характером. Убедившись, что он не прав, Романюк с большой простотой делает для себя надлежащий вывод и идет учиться в другой передовой колхоз в качестве простого рядового, "даже не сержанта, а рядового". На такой поступок может решиться только подлинно большой человек, и Шуйский превосходно это передает. Впрочем, в жизни так бывает не часто. Образ Романюка является подлинным украшением спектакля в смысле эстетическом, не говоря уже о большом воспитательном значении такого образа для советского зрителя.
В целом спектакль во всех его частях с народными песнями и веселыми, солнечными декорациями народного художника СССР А.Петрицкого - несомненная творческая победа театра.
"Калиновая роща" имела в Москве большой успех. Это убеждает нас в том, что Корнейчук в основном стоит на верном творческом пути. Ему надо только смелее двигаться вперед, преодолевая недостатки и штампы, оказавшиеся в этой пьесе. Надо смелее окунуться в жизнь и не искать в ней того, чего нет и что ей несвойственно, а брать из жизни только правду. Ее хватит не на десяток и даже не на сотню, а на тысячу превосходных пьес, в том числе и комедий, которые так любит наш жизнерадостный народ.
1950
НОВОГОДНИЙ ТОСТ
– Итак, продолжаю:
...Посредственность, серость, вялость и скука в книге очень часто происходят от бессилия писателя творчески переработать, строго отобрать и обобщить все то богатство красок, характеров, ситуаций, конфликтов, которое дает жизнь. Но увидеть, почувствовать и отобрать все эти краски - еще далеко не все. Палитра - еще не картина. Если смешать все цвета спектра, получится чистый белый цвет, то есть ничто.
Гете говорил однажды о том, что самое для него трудное - это тысячеглазая гидра эмпиризма, возникающая перед ним всякий раз, когда он садится за письменный стол. Описать очень похоже мопса, говорил Гете, не означает ничего, кроме того, что к тысячам уже существующих мопсов прибавится еще один.
Изображение предмета должно быть окрашено индивидуальностью художника, как бы освещено изнутри единой, всепроникающей мыслью. Явление должно быть раскрыто во всем богатстве своих противоречий. Раскрытие противоречий, их художественный анализ есть необходимое условие творчества.
Часто не хватает смелости и мастерства для того, чтобы справиться с "тысячеглазой гидрой эмпиризма", и тогда эта гидра беспощадно пожирает художника.
К искусству нельзя применять метод арифметический. "Дважды два четыре" - открытие только для дошкольника. А мы обязаны быть даже не десятиклассниками или студентами, а профессорами, учеными, мыслящими самостоятельно и ново. Между тем "арифметический метод" в литературе приводит к тому, что многие наши даже очень известные, талантливые писатели и поэты, стремясь "объять необъятное", впадают в многословие. Романы пишутся в 40, 60, 80, 100 и более листов. Поэмы измеряются километрами. Стихи выдаются оптом - циклами. Иные писатели начинают свою литературную деятельность прямо с эпопей и на меньшее не согласны.
Эта гигантомания - явление весьма распространенное. Происходит оно потому, что мы разучились обобщать, строго отбирать. Мы часто утрачиваем чувство архитектоники и относимся к слову слишком легко. Между тем слово, то есть материал, из которого мы строим свои произведения, - вещь необыкновенно могучая, радиоактивная. Словами надо пользоваться крайне осмотрительно, скупо, а не наваливать их неорганизованными грудами.
Это именно и есть редкий случай, когда количество не переходит в качество, а, наоборот, ведет к падению всякого качества.
Бытие определяет сознание. Это общеизвестно. Но сознание художника не должно быть зеркальным: что отразилось, то и отразилось. Сознание художника должно не только отражать, но и творчески преображать мир. Писатель, лишенный воображения и фантазии, перестает быть подлинным художником. Он превращается в обстоятельного протоколиста. Обстоятельность - смерть искусства. Сказать про поэта, что он написал обстоятельную поэму, все равно что сказать: он не поэт.
Дотошно обстоятельный роман - это совсем не то же самое, что роман глубокий, широкий, идейно насыщенный. Слишком много у нас развелось таких обстоятельных, "добротных" литературных произведений!
И еще одно: не следует забывать о богатейших музыкальных возможностях русского языка. Слово - это мысль. Верно. Но слово - также и звук. Мы пишем не для глухонемых. Каждая синтаксическая форма есть вместе с тем и музыкальная фраза.
Мы в одно и то же время пишем, мыслим и слышим.
Литературное произведение создается на музыкальной канве. Интонация это мелодия. Мелодия не есть привилегия только поэзии. Мелодия - основа прозы. Недаром Толстой назвал Чехова Пушкиным в прозе.
Каждому прозаику должна быть свойственна своя, особая, неповторимая музыкальная интонация. Если писатель не слышит того, что он пишет, то его не услышит и читатель. Читатель услышит лишь монотонный, беглый стук пишущей машинки.