Литературоведческий журнал №38 / 2015
Шрифт:
Поэтому лишь «фактор рукописи» позволяет согласовать гипотезу Н. Марина с реконструкциями К. Ромеро и наблюдениями других комментаторов, разделив процесс создания ДК 1615 не на два (до и после публикации ЛК), а на три этапа, в целом соответствующие трем основным частям, на которые в читательском восприятии распадается ДК 1615:
1) написание на протяжении 1608(?)–1612 гг. – до знакомства с рукописью ЛК – начальных глав романа – вплоть до XXIX главы 20 , но за исключением глав V, XII–XV, XXIII (?), XXIV 21 , XXV–XXVIII;
20
По мнению Д. Эйзенберга (см.: Eisenberg D. Op. cit.), сочиненной еще для Первой части.
21
XXIV глава,
2) написание – после знакомства с рукописью Авельяне-ды – на протяжении 1613 – первой половины 1614 г. XXIII (?), XXX–LVIII глав, а также текста, составившего актуальные XII– XV главы;
3) написание – после публикации романа Авельянеды – на протяжении осени 1614 г. – зимы 1614/15 гг. LIX–LXXIV глав и Пролога, а также перенос в начало повествования текста, составившего актуальные XII–XV главы. На этом же этапе были заново написаны и включены в повествование V и XXV–XXVII главы, а также главы XXIV и XXVIII, играющие роль глав-связок, сутур, и, наконец, осуществлена учитывающая сделанные дополнения сквозная правка текста на уровне отдельных фраз.
В таком случае у Сервантеса было достаточно времени, чтобы за 1613–1614 гг. (да еще с захватом января 1615-го) написать практически две трети Второй части и переработать роман насквозь, начиная с первой главы, не теряя из виду одну из новых целей – полемику с Авельянедой.
Так, почти вся восьмая глава Второй части занята разговором Дон Кихота и Санчо, в котором сконцентрированы основные сервантесовские возражения Авельянеде:
– породившая ЛК зависть, которая «ничего не таит в себе, кроме огорчений, ненависти и злобы» (86);
– искажение в ЛК образа Санчо, который, помимо того что грязнуля и обжора, выставлен плутом, в то время как он, в собственной (сервантесовской!) оценке, «хоть и плутоват, зато… простоват», и простота его – «от природы» (86), т.е. он – сказочно-фольклорный «дурак», а вовсе не пикаро;
– приписывание Дон Кихоту жажды земной славы, хотя он радеет «о славе вечной» (88), и, наконец, принижающее рыцарство противопоставление рыцарскому подвигу – подвиг монашества, в чем Дон Кихот (как и его творец) с Авельянедой спорить не смеет, но готов отстаивать равнозначность и равноценность обоих путей (рыцарства и монашества), по которым «Господь приводит верных в рай» (91).
Признавая правоту ученых, включающих в свои реконструкции не дошедшие до нас рукописи, не обязательно присоединяться к их идентификациям личности человека (или группы лиц), скрывшегося (скрывшихся) под псевдонимом «Авельянеда». Так, А. Мартин Хименес, на сей раз следуя за М. де Рикером, во множестве публикаций убежденно доказывает, что под псевдонимом «Авельянеда» скрылся однополчанин Сервантеса солдат Хименес де Пасамонте (1553 – после 1613), также участвовавший в битве при Лепанто, как и Сервантес, но позднее (в 1584 г.) оказавшийся в турецком плену, где провел 18 лет, и написавший по возвращении в Испанию свою автобиографию, о существовании которой Сервантес, несомненно, знал 22 : в Первой части автор ДК изобразил Херонимо де Пасамонте в обличье каторжника под именем Хинеса де Пасамонте (I, XXII), а во Второй – в личине одноглазого «Маэсе Педро», владельца кукольного театра и хозяина обезьянки-предсказательницы – как и ее «хозяин», связанный с нечистой силой 23 , она может знать только настоящее. Как нам представляется, эпизоды, в которых фигурирует Хинес де Пасамонте, свидетельствуют о двойственном отношении Сервантеса к бывшему сослуживцу: отчужденно-враждебном в Первой части (особенно в ее второй редакции, где Пасамонте изображен как вор, похитивший осла Санчо) и – что выглядит явно странным в контексте гипотезы о Пасамонте как авторе ЛК – снисходительно-примирительном во Второй (Дон Кихот возместил кукольнику нанесенный ему ущерб, после чего «все в мире и согласии поужинали за счет Дон Кихота, коего щедрость была беспредельна» (II, XXVI, 265) 24 . Основное же неустранимое препятствие для отождествления Хинеса (Херонимо) де Пасамонте с автором ЛК – бросающееся в глаза стилевое несходство автобиографии де Пасамонте и «Второго тома»: автобиография – довольно корявый документальный отчет о пережитом, написанный, хотя и знающим латынь и владеющим итальянским, но не очень образованным человеком, а сочинение Авельянеды – в любом случае – литературное произведение, свидетельствующее не только о всесторонней начитанности его автора (или авторов, о чем – речь впереди), но и о его (или их) причастности к литературной жизни того времени.
22
Вероятно, он встречался с Пасамонте во время посещения Мадрида в августе – октябре 1594 г. или в начале 1595 г., когда и смог познакомиться с его автобиографией, распространявшейся в рукописи (опубликована впервые в 1922 г.). Однако остается весьма сомнительным, что Сервантес знал второй, расширенный вариант сочинения Пасамонте, законченный к 1605 г.
23
О «дьявольской» (а, точнее, тристерской) природе «Маэсе Педро» см.: Redondo A. De Jin'es de Pasamonte a Maese Pedro // Redondo A. Otra manera de leer el Quijote. – Madrid: Castalia, 1997.
24
Здесь
Как справедливо указывает Дж. Иффланд 25 , судить о литературных достоинствах сочинения Авельянеды следует, сравнивая его не с романом Сервантеса (мало кто из современников творца «Дон Кихота», да и не только, это сравнение мог бы выдержать!), а с той прозой, которая в XVII столетии составляла литературный фон сервантесовского творения. За вычетом «Гусмана де Альфараче» Матео Алемана, прозы Кеведо и «Критикона» Грасиана, ЛК не хуже (если не лучше) большинства так называемых «романов» первой половины XVII в. – «плутовских», пасторальных, «византийских», равно как сатирико-дидактических и фантастических «диалогов», сборников новелл, а также житий святых, составлявших 90% печатной беллетристической продукции…
25
См.: Iffland J. De fiestas y aquafiestas: risa, locura e ideolog'ia en Cervantes y Avellaneda. Op. cit.
Характерно, что в числе претендентов, выдвигавшихся исследователями на роль «Авельянеды», упоминаются не только и не столько непрофессиональные сочинители вроде Пасамонте или Великого инквизитора Д. Альяги, сколько такие фигуры, как создатель «Плутовки Хустины», опубликованной под именем Лопеса де Убеда, как Тирсо де Молина, А. дель Кастильо Солорсано, Ф. де Кеведо, А. Салас Барбадильо, К. Суарес де Фигероа… Среди гипотетических «авельянед» есть и драматурги (помимо Тирсо – Р. де Аларкон и Г. де Кастро), не говоря о самом Лопе де Вега, и поэты (Педро Линьян де Риаса, Бартоломе Леонардо де Архенсола, Алонсо де Ледесма, Адольфо Ламберто…). Все, за исключением двоих последних, – писатели первого-второго ряда или же – просто классики, как Тирсо и Лопе (а они-то – основные претенденты!).
«Авельянеда» – не темный монах-доминиканец: среди гипотетических авторов «Лже-Кихота» есть не только бакалавры и лиценциаты, но и профессора, такие как заведующий кафедрой теологии Вальядолидского университета Бальтасар де Наваррете, документально разоблаченный истинный автор «Плутовки Хустины». Наваррете – один из самых «общепризнанных» (на сегодняшний день) претендентов на авторство ЛК 26 , тем более что стилевое и тематическое сходство ЛК и «Плутовки Хустины», включая выдвижение героини-пикарессы на первый план (появление Барбары в Шестой части), давно замечено учеными, равно как и полемические выпады Сервантеса против автора «Хустины», каковым долгое время числился Лопес де Убеда.
26
См.: Blasco J. Op. cit.
«Авельянеда» (авельянеды) – человек, хорошо знакомый с укладом монастырской жизни, но при этом чувствующий себя как дома в дворцах знати и в университетских кругах, за кулисами театра и на городском дне… Правда, ему малоинтересна «уездная» Испания, жизнь испанских селений и проселочных дорог с их постоялыми дворами, без изображения которых имитатору Сервантеса конечно же было не обойтись, но которые остаются у в ЛК картонными заставками-декорациями, а их хозяева и посетители, такие разноликие и неповторимые у Сервантеса, – грубыми копиями последних.
И адресат ЛК – вовсе не благочестивые сельские прихожане, а жаждущая развлечений кастильская и арагонская знать, «золотая молодежь» того времени, любящие повеселиться студенты и не отстающие от них профессора, образованные церковные иерархи и завсегдатаи литературных салонов-«академий» Мадрида и других городов, и, конечно же, театральный люд – и актеры, и зрители. Неслучайно статистический анализ текста Авельянеды с помощью современных компьютерных средств и идей корпусной лингвистики выявляет наибольшее сходство его лексики с лексикой Тирсо де Молина 27 (священника-мерседария Габриэля Тельеса), драматурга круга Лопе де Вега.
27
См.: Madrigal J.L. Tirso, Lope y el Quijote de Avellanada // Internet Revista Lemir 13 (2009). Подсчеты Мадригаля совпадают c мнением крупнейших знатоков творчества Тирсо, таких как основатель «тирсоведения» донья Бланка де лос Риос (R'ios Do~na Blanca de. Algunas observaciones sobre el Quijote de Avellaneda // La Espa~na moderna, 1897–1898) и современный глава этого ответвления испанистики Луис Васкес Фернандес (см.: V'asquez Fern'andez Lu'is. Tirso de Molina, probable autor del Quijote de Avellaneda // Actas del V Congreso del AISO, 1999), ссылающийся не только на собственные наблюдения и розыскания, но и на фундаментальное исследование Р. Диаса-Солиса: D'iaz-Sol'is R. Avellaneda en su Quijote. – Colombia: Tercer Mundo, 1978.