Литературоведческий журнал №38 / 2015
Шрифт:
Кроме того, по наблюдению А. Марассо 51 , в барселонских главах ДК 1615 просматриваются и элементы приуроченного к марту (т.е. к весне – primavera) древнего празднества средиземноморских народов в честь открытия нового мореплавательного сезона и покровительницы мореходов Исиды, богини из древнеегипетского пантеона, ставшей в эллинистическую эпоху богиней плодородия, позднее замененной на Деву Марию Морскую. По времени с праздником начала нового мореплавательного сезона совпадал древнеегипетский праздник урожая (одна из двух древнеегипетских жатв приурочивалась к марту), в центре которого был сын Исиды Осирис 52 , – ритуал, через века воссозданный Сервантесом в эпизоде возвращения Дон Кихота в замок герцогов к надгробью
51
Marasso A. Cervantes. La invenci'on del Quijote. – Buenos-Aires: Lib. Hachette, 1954.
52
См.: Левинская О.Л. Античная Asinaria: История одного сюжета. – М.: Российский государственный гуманитарный университет, 2008. – С. 11 и сл.
53
См.: Piskunova S. El camino a casa // Comentfrios a Cervantes. Actas selectas del VIII Congreso Internacional de la Asociaci'on de cervantistas (Oviedo, 11–15 de junio de 2012). Fundaci'on M. Cristina Masaveu. Investigaci'on y Mecenazgo, Astirias, 2015.
Таким образом, время Второй части движется «челночно» (от апреля – июня – через июль-август – к июню-марту) и – целенаправленно: к жатве и неизбежному финалу – смерти героя.
В ДК 1615 архаический жатвенный ритуал, следы которого просматриваются и в эпизоде с заколдованной ладьей, и в эпизоде воскрешения Альтисидоры, гротескно сопрягается с иной, во многом его оспаривающей, темой – войны-охоты и пронизывающей всю Вторую часть бестиарной символикой, которая, в свой черед, присутствуя в ДК 1605, «работает» в нем в связке с символическим рядом жатвенного ритуала в подчинении последнему.
Образы животных – верных спутников и слуг человечества, которое у животных многому научилось, – возникают в первых же главах ДК 1615: в главе XII Дон Кихот утверждает, что животным ведомо нечто, неведомое людям. Одновременно животные могут выступать как знаки-предсказания этого неведомого, как астрологические символы, которыми и населено небо: гуляя по нему во время полета на коне Клавиленьо (XLI), Санчо, по его словам, почти три четверти часа провозился с семью небесными козочками (ясно, что из созвездия Козерога). Поэтому, говоря о способности оруженосца по приметам угадывать будущее, Сид Ахмет мудро замечает: «…должно думать, что Санчо в сем случае основывался на своих познаниях в области астрологии…» (VIII, 83).
Замечание Сида Ахмета звучит в сюрреалистическом эпизоде скитаний Дон Кихота и Санчо по ночному Тобосо (IX), иронически именуемом «великим городом». Выезд Дон Кихота и Санчо в путь – на дорогу в Тобосо – сопровождается ржанием Росинанта и ревом осла, «что было принято обоими – и рыцарем, и оруженосцем – за добрый знак и счастливейшее предзнаменование!» (VIII, 83). Тема предсказаний и пророчеств, унаследованная Сервантесом у «авельянед» (Лже-Кихот суеверен чрезвычайно, как и один из его творцов – Лопе) и явно полемически им трактуемая, пройдет далее через всю Вторую часть, а животные-предсказатели (вроде обезьянки маэсе Педро, упомянутого зайца и фигурирующих в той же сценке посаженных в клетку сверчков) еще не раз появятся на страницах ДК 1615. Росинант и Санчо среди них – первые. Как и Тобосо – первый и последний из городков, появляющихся во Второй части, если не считать того, который герцоги избрали для превращения в остров Баратарию.
Тобосо – город заколдованный, заговоренный, город-лабиринт, который необходимо покинуть до восхода солнца, что рыцарь и оруженосец и делают, находя убежище «не то в роще, не то в лесу, не то в дубраве» (X, 97). И впрямь, отыскать вблизи «великого Тобосо» настоящий лес было бы непросто, хотя последовавшее вскоре сражение с Рыцарем Леса (или Зеркал) будет происходить в состоящем из «высоких и тенистых деревьев» лесу, перенесенном – вместе с XII–XV главами – из Арагона в окрестности Тобосо.
По сути, Тобосо – антигород, так как в нем, поскольку действие разворачивается «в самую глухую полночь», нет главного – городской толпы. Не видно ни души. Но не только не видно, но и не слышно – никого, кроме животных: «…слышался только собачий лай… Время от времени ревел осел, хрюкали свиньи,
Но еще до встречи с Рыцарем Белой Луны, скрываясь от преследований мальчишек, т.е. не желая быть героем «узурпированного карнавала», гуляя по городу, герой Сервантеса заглянет в книгопечатню, где, как мы уже писали, среди печатающихся книг он увидит и фальшивое продолжение своей истории. Мы коснулись этого эпизода в связи с гипотезой об издании ЛК в Барселоне (или же в Барселоне и Таррагоне одновременно, как недавно предположил Ф. Рико), отметив по ходу дела очередную хронологическую неувязку в сервантесовском повествовании. Впрямь: неужели, просматривая насквозь «Вторую часть хитроумного кабальеро Дон Кихота Ламанчского» на заключительной стадии ее создания, писатель не заметил того, что события, описанные в LXII главе, по логике вещей должны предварять описанные в LIX? Того, что читатели могут появиться лишь у уже напечатанной книги?
Вникнув еще раз в сложные перипетии отношений автора ДК 1615 и создателей ЛК, в перекрестный диалог текстов двух романов, вдруг приходишь к мысли о том, что никакая это не несообразность и, тем более, не реклама (Сервантесу совершенно не нужная!) некоего мифического второго издания ЛК (впервые переизданного лишь 100 лет спустя!), как предполагали некоторые исследователи (включая и М. де Рикера). Встреча Дон Кихота подлинного с подложным Дон Кихотом в книгопечатне – своего рода демонстративное прокручивание Сервантесом-повествователем часовой стрелки назад, воплощение в реальности нереализовавшегося стремления подлинного автора быть со своим героем – по отношению к своим обидчикам – всегда на шаг впереди: герой Второй части романа Сервантеса уже проходит по барселонским улицам, а творение авельянед еще находится в типографии!
Ведь, дописывая ДК 1615, Сервантес очень хотел, чтобы именно так и было.
Преображение средневекового вертикального художественного пространства в «Дон Кихоте»
Работа представляет собой сравнительный анализ художественного пространства у Данте и Сервантеса, развивающий идею Бахтина о «топографических» свойствах художественного образа телесного. Особый тип вертикального художественного пространства, обычно ассоциируемый со Средневековьем и поэмой Данте, однако, особым образом проявляется и в романе Сервантеса, более того, занимает в нем значительное смысловой место.
Ключевые слова: Сервантес, Данте, Бахтин, Дон Кихот, Санчо Панса, хронотоп.
Svetlakova O.A. The cronotopical motifs and images in Cervantes’ Don Quixote
Summary. The article considers classical legacy in Cervantes’ Don Quixote, focusing on Cervantes’s use of cronotopical motifs and images associated with the cornerstone of European literature,’s Commedia Divina in particular, in the light of Mikhail Bakhtin's concept of topographic features, which suggests a connection between a character's physique and the novel's poetics of space. The poetics of Dante’s poem appears to be fundamental for Cervantes’s novel while the allusions to the Italian classic become a significant part of novel’s central image.