Литерный эшелон
Шрифт:
– В Ростове трамвай строили бельгийцы, отчего колея у нас – как в Европе, – рассказывал бывший солдат.
– Ну, кто бы мог подумать! – изображал заинтересованность Андрей.
В Ростове Андрей в последние годы бывал часто, но все больше поездом. Да он проездом был везде: после выезда из Петербурга он жил буквально на колесах.
С Джерри встретились в городском саду, прошлись по аллеям, обменялись постпакетами.
– Как у вас в Лондоне дела?..
– Ума не приложу, уже год меня там не было. А что?..
– Рабочие не собираются брать власть в свои руки?..
– С чего вдруг? Мы же выиграли войну…
– Мой друг говорил, что декабристы тоже войну выиграли, а чем закончили.
– Ну там совсем другая история: они увидели как в Европе хорошо. И пока у нас будет лучше чем в России – опасаться нечего.
Стояла летняя жара. Листья на деревьях становились жесткими, их обрывал ветер и бросал в траву, на дорожки…
– Какая же ранняя нынче осень… – проговорил Андрей, глядя на бегущий по аллее листок.
– Бог с вами! Какая еще осень! Лето только началось!
– Вот такой нынче год: лето и осень начались одновременно.
Андрей взглянул на часы: пора было бы и собираться на войну. Возвращая часы назад в карман, Андрей нащупал что-то давно положенное и забытое. Он достал это на свет. То был завязанный узлом карандаш.
Протянул его
– Вот, возьмите…
– Что это? – удивился Джерри. – Это и есть ваша тайна, о которой вы толковали? Завод по производству гнутых карандашей?.. Забавная безделица… Нет, действительно, а как вы это сделали?..
– Этот карандаш – даже не тайна. Просто он лежал рядом, подвернулся под руку и я его бросил в карман. Берите, мой друг…
Все ближе к разгрому
С Харьковского направления «Волхва» сняли и отправили назад, в Новороссию, где во всю поднималось восстание Махно.
Через Полтаву, Гребенку поезд ушел к Елисаветграду.
Его ждали. Как оказалось, войсками командовал старый приятель – Яков Слащев. Узнав об этом, Андрей застонал. Генерал-Яша был человеком, безусловно смелым и лихим. Но с его натурой следовало идти в налетчики, одному покорять полюс, переходить на лыжах Гренландию… В крайнем случае – жонглировать кинжалами, иди над пропастью по натянутому канату…
Но в качестве командира Яков Александрович внушал Андрею страх. Слащеву нравилось командовать, мало того, походило на то, что ему нравилось посылать людей на смерть. Да и сам он смерти явно не боялся – сам ходил в атаку и много раз был ранен.
На перроне заштатного городишки они встретились, обменялись рукопожатиями.
– А вы все еще полковник? – шутливо удивился Яков. – Видать плохо воюете.
– Не считаю нужным делать карьеру на гражданской войне. Я за то, чтоб это безумие скорей кончилось.
– Оно и правда скоро кончится… Но, боюсь не так, как нам бы хотелось… Я вас нарочно к себе истребовал, еще спасибо скажете… Заступайте на боевое дежурство.
За Слащевым уже закрепилась слава жестокого человека. Андрей ожидал, что не обойдется без карательных рейдов, показательных расстрелов. Но Яков, если и производил экзекуции, делал это своими силами.
Впрочем, все равно, война с повстанцами получалась муторной, как овсяной кисель. Дрались они словно галлы: били и отходили, рассыпались в степях, снова собирались неуловимые и безнаказанные. Говорят, даже где-то проводили свои анархические съезды.
– Молниеносные удары, головокружительная скорость передвижений, – говорил Слащев. – Вы знаете, у них даже пехота посажена на телеги, сто верст перехода в день для них – не расстояние. Потом это дьявольское изобретение: тачанки. Это кареты с пулеметом. На них спереди пишут: «Хер уйдешь», а сзади – «хер догонишь!» И ведь правду пишут! Меня, признаться, этот Махно заинтересовал, я пленных стал допрашивать: кто таков? Оказывается, без образования анархист, треть жизни в тюрьме провел, довольно молод, вроде нас с вами… Какого кадра мы упустили! Яркая, харизматическая личность! Такой бы верно дослужился бы уже до генерал-лейтенанта!
– А если вы его поймаете, то повесите?..
– Отдам под суд всенепременно. Если присудят повешенье – подпишу. Я к нему парламентера послал, он его вздернул. Говорит, мол, присылайте еще… Шутник. А парламентер – личность неприкосновенная… Но прежде чем вешать, мы бы поговорили.
По Махновии «Волхв» намотал несколько тысяч верст, но целей не находил: лишь сопровождал составы, дабы на них не нападали и не грабили. Однако махновцы железной дороги не держались, безнадзорные поезда действительно грабили, но с «Волхвом» в артиллерийскую перебранку вступили лишь раз – ударили с закрытой позиции, смазали, и бронепоезд быстро вышел из соприкосновения. Зато нервы трепали они часто и основательно, устраивая с помощью бронепоезда заторы.
Делали это так: из шпал вытаскивали костыли, после рельсы чуть уширяли. Легкая, предохранительная платформа обычно проходила, Но когда по ним ехал более тяжелый, блиндированный вагон, рельсы все больше раздвигались, и вагон садилась на землю.
Бронепоезд, тем самым оказывался обездвиженным, железнодорожная магистраль – заблокирована. Повстанцам этого будто вполне хватало.
Вечерами Андрей садился к передатчику, перестукивался с Астлеем: тот говорил, что «Уриил» на зиму уйдет из Азовского моря в Черное, станет на рейд Новороссийска. Капитан опасается того, что моря замерзнет и эсминец потеряет подвижность. Не то чтоб английское командование не верит в конечный успех Добровольческой армии, но маневр, подвижность – превыше всего.
Порой Андрей отбивал безответные телеграммы в Аккум. И какие бы тревожные вести не приходили с фронта, неизменно сообщал в город, что все хорошо.
А новости были нехорошие: красная пружина, сначала пошедшая легко, сжимаясь, набирала силу и сейчас стала жесткой, даже стала оттеснять белые войска назад.
В ящике стола ждала пачка писем, написанных, но не отправленных – все не было оказии, возможности, уверенности, что постпакет не перехватят, что он уйдет из этой непонятной страны.