Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи
Шрифт:
И сейчас, получив жалованье, Кобылинский прикидывал в уме, какой подарок он может сделать Клавдии Михайловне. Подарок должен быть дорогим и изящным, потому что он уже решил сделать ей предложение. Правда, женитьбе мешало одно обстоятельство. Он все еще оставался начальником отряда особого назначения и жил по строгим законам воинского распорядка. И если бы царскую семью решили перевезти в другое место, он, не задумываясь, поехал бы вместе с ней. Кобылинский боялся, что после смены отряда семье будет хуже. Он не знал, готова ли разделить с ним тяготы воинской службы Клавдия Михайловна. Но теперь вроде бы вопрос о службе решается сам собой.
В губернаторский дом они направились в три пополудни. Яковлев нарядился как франт. На нем был безукоризненный черный костюм, белая рубашка со стоячим воротничком и широкий, короткий галстук. В его лакированные башмаки можно было глядеться, как в зеркало. Кобылинский был в своем элегантном офицерском мундире. Поднявшись на второй этаж, они прошли в гостиную, где их уже ждал Николай II. Он встал с дивана, сделал несколько шагов навстречу и протянул руку сначала Кобылинскому, затем Яковлеву. Николай II был в сапогах и офицерской форме без погон, и Яковлев подумал, что и форма, и отсутствие погон на ней имеют для бывшего Императора определенный смысл. Государь до сих пор числил себя военным, а отсутствие погон означало, что он принадлежит к уже не существующей армии. Для коронованных особ имело смысл все, в том числе и форма одежды, в которой они принимали посетителей. И еще Яковлев отметил крепкое рукопожатие Государя, выдававшее в нем недюжинную силу. Он тут же вспомнил рассказы о том, что любивший охоту и бывший бесстрашным отец Николая Александр III ходил на медведя с рогатиной.
Яковлев впился глазами в лицо Государя, стараясь запечатлеть каждую его черточку. Николай II был среднего роста, с мускулистой фигурой, его лицо обрамляла аккуратно подстриженная темно-русая борода, в которой серебрилась бросающаяся в глаза проседь. На высоком лбу пролегли две неглубокие, но уже хорошо заметные продольные морщины. От глаз к вискам тоже разбегались лучики морщин. Но что особенно бросилось в глаза – удивительно добрый, сразу располагающий к себе взгляд Государя. Поздоровавшись за руку, он улыбнулся совершенно искренней улыбкой, посмотрел Яковлеву в глаза и задал обычный в таких случаях вопрос:
– Как доехали?
И эта простая фраза вовсе не показалась протокольной. В словах Государя звучала искренняя забота о человеке, совершившем тяжелое и длительное путешествие. Слова Государя сразу избавили Яковлева от того внутреннего напряжения, с которым он шел в губернаторский дом. Он ожидал увидеть замкнутого и обозленного, измученного положением узника, человека, а Николай встретил его добрым взглядом. И Яковлев, отпустив руку Государя, ответил совершенно искренне:
– Дорогу уже развезло, но от Тюмени мы доехали сюда менее чем за два дня. А это двести шестьдесят верст.
– А что в Москве? – спросил Государь и снова посмотрел в глаза Яковлеву.
– В Москве все, как на вокзале, – сказал Яковлев. – Пассажиры прибыли, но еще не успели распаковать чемоданы. Правительство разместилось пока в гостиницах, в «Метрополе» и «Национале». Все службы только налаживают работу. Война, как вы знаете, прекращена. Но из всех государств советскую власть признала только Германия.
– Что, они уже и посла своего прислали? – не скрывая удивления, спросил Николай.
– Да, прислали, – кивнул головой Яковлев.
– И кто же он? – по лицу Николая пробежала легкая тень.
– Вильгельм фон Мирбах.
Николай II отвернулся, посмотрел в окно, выходившее во двор и потому не занавешенное, и, снова повернувшись к Яковлеву, спросил:
– Ну, так с чем вы приехали?
И Яковлев заметил, что впервые за время разговора доброта в глазах Государя сменилась на отчуждение. Да и вопрос прозвучал сухо и казенно. Но что именно расстроило Государя – быстрое признание советской России Германией или назначение послом Мирбаха, Яковлев не знал. Он не принял казенный тон Государя и старался продолжать разговор так же доброжелательно, как он начался.
– Вы уже восемь месяцев, как в Тобольске, Ваше Величество, – мягко сказал Яковлев. – Советское правительство не имеет никакой информации о вашем пребывании здесь. Ему нужны достоверные сведения об этом. Оно хотело бы также знать, нет ли у вас и вашей семьи каких-нибудь просьб и пожеланий.
В глазах Государя растаяли льдинки, и он произнес с грустной задумчивостью:
– Я хотел бы только одного – определенности.
Яковлев некоторое время помолчал, потом спросил:
– Как чувствует себя ваша семья?
– Все, слава богу, здоровы, – сказал Государь. – За исключением Алексея.
– Что с ним?
– Обычный приступ.
– Я могу его увидеть? – спросил Яковлев.
– Он только что уснул, – сказал Государь. – Ему было очень плохо. Боткин провел около его постели всю ночь. Мы тоже почти не спали.
– А как чувствуют себя дочери и Александра Федоровна? – спросил Яковлев.
– Александра Федоровна мучается головной болью. Это из-за тяжелой ночи, – сказал Николай. – А дочери у себя.
– Я могу их видеть? – Яковлев вопросительно посмотрел на Государя.
Николай II опустил глаза. Он понимал, что посланцем правительства комиссаров движет не праздное любопытство. Он должен убедиться в том, что вся семья находится в Тобольске и доложить об этом в Москву. И пока он не выполнит поручения, не уйдет из этого дома.
– Надо спросить у дочерей, – сказал Николай, повернувшись к высокой двустворчатой двери. Затем сделал несколько нерешительных шагов к ней и постучал.
За дверью раздался девичий смех, она открылась, и в проеме показалось очаровательное личико.
– Господа желают поговорить с вами, – сказал Государь.
Безмолвно стоявший все это время за спиной Яковлева Кобылинский выступил вперед. Но девушка смотрела не на него, а на Яковлева. Она, по всей видимости, не могла понять – ради чего желает их видеть элегантный молодой человек. Над ее плечом тут же показалось второе очаровательное личико. Дверь распахнулась, и выглянувшая первой девушка спросила, глядя на Яковлева:
– Это вы хотите с нами поговорить?
– Да, я, – ответил Яковлев, отметив про себя, что обе царские дочери выглядели очень привлекательно. На их лицах одновременно отражалось любопытство и нескрываемое озорство. – Не могли бы вы пройти в эту комнату? – Он показал рукой на место около Государя. Девушки вышли. Обе были среднего роста, стройные, обе одеты в белые кофточки из тонкой, нежной ткани и длинные черные юбки. Яковлев знал, что у царя четыре дочери и пытался отгадать, кто из них стоит сейчас перед ним. Но в это время из комнаты вышли еще две девушки, одна постарше, другая явно моложе всех остальных, и теперь он мог безошибочно сказать, что это были старшая дочь царя Ольга и младшая Анастасия. Значит, первыми вышли Татьяна и Мария. Все девушки были одеты одинаково.