Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

Вторушин Станислав Васильевич

– Мне надо поговорить один на один с Его Величеством, – сказал Яковлев, глядя на Императрицу.

– Что это значит? – вспыхнула Александра Федоровна. – Почему я не могу присутствовать?

Яковлев растерялся и несколько мгновений молча смотрел на Государя. Тот шагнул от окна и произнес:

– Говорите.

– Ваше Величество, – сказал Яковлев. – Я еще раз заявляю, что мне поручено доставить вас в Москву.

– Я же сказал, что никуда не поеду, – сухо ответил Николай.

– Прошу вас этого не делать, – спокойно произнес Яковлев. – Вместо меня могут прислать другого, менее гуманного человека. Мы должны выехать завтра, в четыре утра. У нас совершенно нет времени. Если вы не хотите ехать один, можете взять с собой кого угодно. За вашу жизнь я отвечаю своей головой.

– Я тоже поеду, – встав с кресла, неожиданно сказала Государыня. – Я не оставлю его одного.

– Хорошо, – сказал Яковлев. – Но я очень прошу вас брать с собой как можно меньше сопровождающих и багажа. У нас мало транспорта.

Он сдержанно поклонился и вышел. В большой комнате солдатского комитета отряда особого назначения, куда он пришел, Матвеев, Дуцман и Заславский играли в карты. Увидев Яковлева, они отложили их в стороны и, не сговариваясь, повернулись к нему. Он понял, что его ждали.

– Снова ходили к бывшему царю? – сверля острыми черными глазами Яковлева, спросил Заславский.

– Да, – ответил Яковлев. – Ходил.

– Нам надо со всем этим делом кончать, товарищ Яковлев, – вальяжно откинувшись на спинку стула и закинув ногу на ногу, сказал Заславский.

– С каким делом? – не понял Яковлев.

– С Романовыми, с каким же еще!

– У меня, товарищ Заславский, в отличие от вас, в отношении Романовых имеются строгие инструкции товарищей Ленина и Свердлова, – напрягая скулы, сказал Яковлев. – И я обязан в точности выполнить их. Чего бы это ни стоило. Иначе грош цена всей нашей революционной власти и революционной дисциплине.

– Вы хотите увезти их?

– Не только хочу, но и увезу.

– Когда? – спросил Заславский, вскочив со стула.

– Завтра утром. И вас, товарищ Заславский, а также всех остальных прошу беспрекословно подчиняться мне. Вы уже получили инструкции из Екатеринбурга?

– Да, я должен вам подчиниться, – опустив голову, сказал Заславский. – Я дам своим людям соответствующее распоряжение.

Дуцман встал и, не говоря ни слова, вышел из комнаты. Матвеев некоторое время растерянно смотрел то на Яковлева, то на Заславского, потом сказал:

– Вы не имеете права забрать царскую семью без нашей охраны.

– Именно об этом я и хотел поговорить с вами, – сказал Яковлев. – Для сопровождения мне нужно двадцать человек из вашего отряда. Я уже предупредил об этом Кобылинского. Подготовьте их, и чтобы завтра в четыре утра они были у губернаторского дома.

– Почему только двадцать? – спросил Матвеев.

– Я увожу лишь царя и царицу. Остальные остаются с больным Алексеем. Через две недели я вернусь за ними. Вашему отряду надлежит охранять их с той же тщательностью, с какой вы делали это до сих пор. Больше нет вопросов?

Матвеев пожал плечами. Яковлев уже намеревался подняться к себе на второй этаж, как в комнату влетел запыхавшийся Авдеев. Не заметив Яковлева, он, почти крича, обратился к Заславскому:

– Вы знаете, что Яковлев завтра увозит царя?

Заславский сверкнул глазами, а Яковлев громко рассмеялся.

– Однако конспирация у вас в Тобольске налажена самым отменным образом, – сказал он, не скрывая ехидства. – Не успели в этом доме чихнуть, а уже всему городу известно, кто это сделал.

Авдеев испуганно заморгал, а Яковлев не торопясь поднялся в свою комнату собирать вещи. Перед тем как лечь спать, еще раз перебрал в памяти все свои распоряжения и ту информацию, которая касалась завтрашней поездки. Повозки были наняты, с каждым кучером переговорил он сам, охранять кавалькаду будут Гузаков со своими двадцатью кавалеристами и солдаты отряда особого назначения, которых определили Кобылинский с Матвеевым.

Кобылинский целый день не отходил от Яковлева, пытаясь узнать, зачем везут в Москву Николая II. Яковлев и сам точно не знал этого. В вероятность суда он уже не верил. Да и в чем обвинять бывшего царя? В том, что отказался от власти? Или в том, что принял ее на себя после смерти отца? Но, видя, как переживает Кобылинский, сказал ему, стараясь придать голосу как можно больше искренности:

– Вы думаете, здесь ему будет лучше? Вы же видите, что происходит в Тобольске. Город наводнен дезертирами и многими другими подозрительными личностями. Сюда постоянно прибывают представители то одного, то другого Совдепа. Охранять семью становится все труднее. Ваш отряд тоже начал разлагаться.

– Вы заметили это? – перебив его, спросил Кобылинский.

– Кто же этого не заметит, – сказал Яковлев. – Чем дольше будет оставаться семья в Тобольске, тем меньше гарантий ее безопасности. В Москве таких гарантий значительно больше. Правда, я слышал, что Ленин хочет устроить общественный суд над Николаем II. Обвинителем на нем собирается выступить Троцкий. О других членах семьи ни Ленин, ни Свердлов не говорили ни слова. Судить их не за что. Уверен, что им ничто не угрожает.

– Вы можете дать честное слово, что все обстоит так, как вы говорите? – спросил слегка побледневший Кобылинский.

– Даю, если вас это устроит, – произнес Яковлев.

– Спасибо, – сказал Кобылинский. – Других гарантий я все равно не получу. Господи, как все изменилось! – Он нервно вздохнул и посмотрел вдоль улицы, в конце которой показалась повозка с пьяными дезертирами. Один из них играл на гармошке, остальные горланили революционные песни. – Теперь это видишь каждый день. – Кобылинский отвернулся и опустил голову. – Но так хочется надеяться на лучшее.

– Мне тоже, – сказал Яковлев.

Проснулся он рано. В темные окна комнаты, переливаясь, смотрели крупные весенние звезды. За стенами дома слышалось громыхание повозок, раздавались громкие мужские голоса. Яковлев вскочил с постели, быстро оделся и только после этого посмотрел на часы. Было всего лишь три. До отъезда оставался целый час. Надо было привести себя в порядок и выпить стакан чаю. Яковлев отодвинул штору и посмотрел через дорогу. Все окна губернаторского дома были освещены. Там, по-видимому, давно не спали, а может быть, не ложились в эту ночь вообще. У него защемило сердце. Он впервые подумал о том, что вся жизнь императорской семьи висит на волоске. От Заславского с Дуцманом можно ожидать любой провокации. Еще большую провокацию может устроить Голощекин, полновластный хозяин Екатеринбурга. Надеяться можно только на своих людей. На Гузакова и его команду, и на тех, кого оставил в селах по дороге из Тюмени в Тобольск. Без них и царская семья, и сам Яковлев полностью находились бы в руках Заславского и Дуцмана.