Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи
Шрифт:
– Давно это у вас? – спросил Яковлев.
– Две недели, – ответил Алексей. – Но мне уже лучше.
Его глаза заблестели, а на бледном, измученном лице появилось подобие улыбки. У Яковлева невольно сжалось сердце. Вид больного ребенка, пытавшегося храбриться перед незнакомым человеком, был невыносим. Яковлев знал, что Алексей мучается гемофилией с раннего детства, интересовался этой болезнью перед тем, как отправиться из Москвы. Гемофилия неизлечима, ее приступы вызывают чудовищную боль. Как же он живет с этим столько лет, подумал Яковлев и спросил:
– Вам нужна какая-нибудь медицинская помощь?
– Спасибо, –
Николай II все это время молча стоял около Яковлева. Его сердце уже давно было исполосовано рубцами из-за болезни сына. Каждый новый приступ оставлял на нем свой незаживающий шрам. Когда впервые проявилась болезнь и был установлен ее диагноз, Государь обратился к лучшим докторам России и Европы. Все они пытались лечить мальчика, но болезнь возвращалась снова и снова. Единственным, кто облегчал его страдания в эти минуты, был Григорий Распутин. Государь никогда не любил этого мужика, понимая, что каждый его приход во дворец вызывает лютую зависть и двора, и министров, и всего высшего российского общества. Посещения Распутина порождали много нелепых вымыслов и сплетен и ему постоянно докладывали об этом. Но кто мог заменить его во время болезни сына?
Распутин, по всей видимости, обладал сильным гипнозом. От его молитв Алексей быстро засыпал, и это восстанавливало силы. Если бы этим качеством обладали медицинские светила, он бы никогда не допустил Распутина до ограды своего дворца. Странно, но, увидев больного Алексея, именно об этом подумал и Яковлев. Выйдя из комнаты Наследника, Яковлев спросил:
– Могу я увидеть Александру Федоровну?
– Она еще не готова, – ответил Государь.
– Хорошо, тогда я зайду позже, – сказал Яковлев, откланявшись. Государь проводил его взглядом, все время думая о том, какие перемены привез с собой новый комиссар. В том, что они должны случиться, и очень скоро, он не сомневался. Из Москвы без поручения в такую даль человек приехать не может.
Во второй половине дня Яковлев появился в губернаторском доме вместе с председателем солдатского комитета Павлом Матвеевым. Комитет в отряде особого назначения был создан в конце января, сразу после того, как Матвеев съездил из Тобольска в Петроград, чтобы выяснить всю правду о состоявшейся пролетарской революции и разгоне Учредительного собрания, которое должно было выработать Конституцию и решить участь царя. Он хотел встретиться в Смольном с Лениным или Свердловым, но ввиду их крайней занятости сделать этого не удалось. Состоялась встреча с Урицким и Радеком, которые сказали, что Свердлов недавно говорил с ними о царской семье. Пока пусть все остается так, как есть. Единственное, что надо сделать – перевести питание семьи на солдатский рацион. А то они, поди, и там живут по-царски. В Тобольск обязательно приедет комиссар советского правительства с особыми полномочиями. В его бумагах будет сказано, как дальше обращаться с бывшим царем и его семьей…
Яковлев вместе с Матвеевым снова прошли в комнату Нас-ледника. Алексей все так же лежал в постели. Его лицо показалось Яковлеву еще более бледным и осунувшимся. Алексей снова попытался приподняться на подушке, но Яковлев жестом остановил его.
– Лежите, Алексей Николаевич, – мягко сказал он. – Я пришел узнать, не требуется ли вам чего-нибудь.
– Спасибо, – ответил Алексей, опустив ресницы. – Сейчас придет мама, больше мне ничего не надо.
В гостиной Яковлева с Матвеевым ждала встревоженная царская чета. Яковлев представился Государыне, спросил, есть ли у нее какие-нибудь просьбы к нему как представителю центральной власти.
Государыня внимательно посмотрела на него, потом, поблагодарив, вежливо ответила, что они ни в чем не нуждаются. Яковлев откланялся, но когда он направился к двери, Государыня остановила его:
– Вы ничего не хотите нам сказать? – спросила она. В ее голосе слышалась нескрываемая тревога.
– Нет, – пожал плечами Яковлев и вышел из гостиной.
– Мне он не нравится, – сказала Государыня Николаю, как только Яковлев скрылся за дверью. – Они что-то затевают, я это чувствую.
– Когда-то все должно разрешиться, – ответил Николай. – Неопределенность не может быть бесконечна.
Он устал от губернаторского дома, от вездесущей охраны, от отсутствия какого-либо общения с внешним миром и людьми своего круга. Он устал от заключения и уже сам желал развязки. Она не казалась ему страшной потому, что Государь не чувствовал за собой никакой вины. Его совесть перед страной и народом была чиста. Он был убежден, что если бы не случилось революции, Россия бы уже торжествовала победу над Германией. Дети же вообще не имели никакого отношения к событиям в стране. Они не занимались политикой и государственными делами, они росли и радовались жизни. Исключение составлял Алексей, которого болезнь сделала несчастным.
А на следующий день Яковлев заявил Государю, что должен увезти его в Москву. Государь резко бросил: «Я никуда не поеду», – и ушел в свою комнату. Яковлев впервые увидел раздражение на лице Николая. Но будучи хорошим психологом, он выждал еще один день и снова пришел к Государю:
– Вы ставите меня в очень неудобное положение. Если вы отказываетесь ехать, то я должен или воспользоваться силой, или отказаться от возложенного на меня поручения. Тогда вместо меня могут прислать другого, менее гуманного человека. Мне бы не хотелось, чтобы вы столкнулись с этим. – Яковлев сделал паузу и добавил: – Выезд назначен на завтра, на четыре утра.
Поклонившись Государю, Яковлев вышел.
И вот теперь он снова поднялся в эту комнату, но уже затем, чтобы навсегда увезти отсюда царскую чету и их дочь Марию. Подводы, на которых предстояло ехать, стояли во дворе. В эту ночь в доме никто не спал, и все сразу встревожились, услышав скрип отворяемых ворот и стук копыт лошадей по мерзлой земле. Татьяна выглянула в окно, обернулась к родителям и растерянно сказала:
– Приехали.
Все встали. В прихожей уже собралась прислуга. С появлением Яковлева началось прощание. Государь поцеловал всех мужчин, Государыня – женщин. Татьяна подошла к отцу и прижалась заплаканным лицом к его груди. Он поцеловал ее в голову и сказал:
– С нами Бог.
Затем поцеловал остальных дочерей и сидевшего в коляске Алексея. Увидев, что царь надевает на себя шинель, Яковлев спросил:
– Вы собираетесь ехать только в ней?
– Я всегда езжу в шинели, – ответил Николай.
– Я думаю, этого мало, – сказал Яковлев и попросил царского камердинера Чемодурова принести что-нибудь еще.
Чемодуров вышел из комнаты и вскоре вернулся с плащом в руках.
– Спасибо, Терентий Иванович, – сказал Николай, направляясь вслед за Яковлевым к выходу.