Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

Вторушин Станислав Васильевич

Глава 3

В Екатеринбурге Голощекин встречал Яковлева у подножки вагона. Яковлев узнал его сразу, хотя за те годы, что они не виделись, Голощекин заматерел, на его лице появились уверенность и холеный лоск. Он был в кожаной тужурке и такой же кожаной фуражке с красной звездой на околыше. Только черная бородка и короткие усы остались неизменными. Рядом с ним находилась большая группа одетых в кожаные тужурки людей. Голощекин крепко пожал руку Яковлеву, отступил на полшага и, оглядев его с ног до головы, сказал не то с восхищением, не то с завистью:

– А я бы тебя не узнал. Ты стал слишком европейским, вид у тебя совершенно буржуазный.

Яковлев был в коротком дорогом пальто и шляпе, белой рубашке с галстуком и действительно походил на буржуа или зажиточного мещанина. Он любил красивую одежду и умел хорошо одеваться. Первую фразу Голощекина он пропустил мимо ушей, ожидая, что тот скажет дальше. Но Голощекин молчал, а Яковлев не знал, о чем с ним говорить. Пауза затягивалась и становилась неловкой. Оба это понимали, и Голощекин первым нарушил молчание.

– Ты когда-нибудь был в Екатеринбурге? – спросил он.

– Не довелось, – ответил Яковлев. – Все было как-то не по пути.

– Я приготовил тебе экскурсию. Мотор стоит у вокзала.

Голощекин показал рукой на вокзальные ворота, около которых виднелся черный легковой автомобиль. Яковлев с минуту раздумывал, стоит ли ему ехать, потом сказал, усмехнувшись:

– Хорошая идея. После унылого однообразия вагона смена впечатлений даже полезна.

Экскурсия по Екатеринбургу оказалась очень короткой. Проехав по нескольким улицам и набережной Исетского пруда, автомобиль остановился у гостиницы, прозванной в городе почему-то американской. Яковлев с нескрываемым удивлением посмотрел на Голощекина, ожидая подготовленный заранее сюрприз.

– Мы тут приготовили для тебя обед, – сказал Шая, распахивая дверцу автомобиля. – Столичных гостей надо принимать с подобающими почестями. Заодно хочу познакомить тебя с нашими товарищами.

Голощекин вышел из машины и жестом пригласил Яковлева. Тот молча пожал плечами и шагнул вслед за ним. Голощекин повел его на второй этаж, в комнату номер десять, где уже находилось несколько человек. Комната была просторной и светлой, посреди нее стоял большой стол, застеленный бело-голубой клетчатой скатертью. Яковлев оглядел сначала комнату, потом перевел взгляд на екатеринбуржцев. Одного из них, Белобородова, он знал. Тот приезжал однажды в Уфу и жаловался на отца, имевшего не то магазин, не то лавку и отказывавшегося ему помогать. Поэтому и запомнил его Яковлев. Оказалось, что Белобородов является председателем Уральского Совдепа. Кроме него в комнате находились Юровский, Сафаров, Войков и чем-то похожий на лису остролицый Авдеев. Все – комиссары Уральского Совдепа.

Сели за стол. В комнату тут же вошли две официантки, принесли обед. На первое был выглядевший аппетитно уральский борщ. Глядя на него, Яковлев почувствовал легкий голод. Все ожидали, когда он, как представитель Москвы, начнет разговор, но Яковлев молча взял ложку и начал есть. Голощекин, выждав небольшую паузу, тоже принялся за еду, но, отхлебнув ложку борща, сказал:

– Три дня назад со мной по телеграфу связывался Свердлов, предупредил о твоей миссии и распорядился встретить тебя.

– Спасибо, – сказал Яковлев, продолжая есть. – Яков Михайлович очень заботливый человек.

– Я вижу, что ты недооцениваешь ситуацию, – задетый внешним безразличием Яковлева, заметил Голощекин. – В Тобольске она очень сложная. Там находятся наши люди, но, как я узнал, из Омска в Тобольск собираются послать свой отряд. Они хотят перевезти царскую семью к себе. Непонятную политику ведет Кобылинский. Он по-прежнему считает себя ответственным за судьбу семьи, но ответственным перед кем? Временного правительства давно нет, нам он не подчиняется. Не исключено, что он попытается со своим отрядом вывезти семью из Тобольска и переправить за границу.

– А почему, собственно, вас так интересует семья? – Яковлев оторвал глаза от тарелки и в упор посмотрел на Голощекина. – Это дело Москвы, она им и занимается.

– Как почему? – удивился Голощекин. – Семья находится на территории Уральского совета. Мы несем ответственность за все, что происходит в его границах. Свердлов поручил нам быть с тобой в постоянном контакте и оказывать повседневную оперативную помощь.

– Когда поручил? – как можно спокойнее спросил Яковлев и отодвинул тарелку.

– В день твоего отъезда из Москвы. Вчера он снова подтвердил свое поручение.

Яковлев понял, что о миссии, которую он считал строго секретной, знает весь Урал. «Зачем это Свердлову? – недоумевал он. – Для чего он подключает Уральский совет и всю уральскую ЧК? И почему не ставит в известность меня? Почему не предупредил об этом меня еще в Москве?» Ответа на эти вопросы он не находил.

– Мы решили послать вместе с тобой в Тобольск Авдеева, – сказал Голощекин и кивнул в сторону сидевшего с края стола остролицего чекиста. – Он будет нашим представителем.

– Мне достаточно своих людей, – заметил Яковлев. – В Тобольске ведь уже находятся ваши представители.

Ему не хотелось иметь рядом с собой соглядатаев, но он уже понял, что с момента прибытия в Екатеринбург вся операция будет развиваться не так, как он ее задумал.

– Авдеев едет по нашему поручению и по согласованию со Свердловым, – сухо заметил Голощекин. Поведение Яковлева все больше начинало раздражать его. Это не ускользнуло от внимания Яковлева.

– Скажи, Шая, – спросил Яковлев, намеренно переводя разговор на другую тему, – много раз тебе приходилось бывать в таких переплетах, как тогда в Уфе?

– Много, – ответил Голощекин. – И в ссылке довелось побывать, и за границей тоже.

– Про заграницу я знаю, – сказал Яковлев. – А вот про то, как приходилось здесь, слухов доходило мало. За границу сообщали только о самом важном.

– После февраля мы со Свердловым организовывали в Екатеринбурге Совет рабочих и солдатских депутатов, – сказал Шая. – Потом он уехал в Петроград, а я остался здесь. – Голощекин на несколько мгновений замолчал и добавил: – В нашем Совете все люди надежные. У меня нет никаких сомнений в том, что в Екатеринбурге мы раздавим любую контрреволюцию. Она не сможет здесь поднять голову.