Литконкурс Тенета-98
Шрифт:
4. В целях противодействия психологическому террору требовать от компетентных органов немедленного и решительного пресечения дальнейшей враждебной деятельности "Голоса Америки", равно как и других подобных ему радиоголосов.
Первый секретарь партийного комитета Минлитературы СССР
выдающийся советский поэт К.К. Кутакаев
Министр литературы СССР
выдающийся советский писатель И.П. Херов
Первый секретарь профсоюзного комитета Минлитературы СССР
крупный советский писатель В.Э. Поцек
— III. "НЕ ТЫ ВИНОВАТ!" —3.1. Ноги и крылья-
Летний вечер
— Что же это, однако,
— Казармы!
(Салтыков-Щедрин)
На горизонте потемневшем
Сияли первые огни.
И плавал в тихом море неба
Серебряный буек луны.
Прохладный вечер начинался,
Небесный свод прозрачен был.
Я по квартире потоптался
И телевизор я включил.
И — Евтушенко, завывая,
Сжимая руки в кулаки
По телевизору читает
Свои казенные стихи.
И ощущаю важность смерти
И сладость долга и вины,
Я — дезертир, я — самострельщик
Грядущей мировой войны.
Я, сволочь, дрыхну до полудня,
В трамваях не беру билет
И дую пиво беспробудно!
Я, гад, люблю себя жалеть!
Я, гад, в общественной уборной
Недавно мимо надристал!
И я, мерзавец, на заборе
Недавно матом написал!
Я — осознавший, я — прозревший,
Хочу по улицам ходить,
Крича, что я нахал и грешник,
Поскольку нравится мне жить!
Хочу быть нищим, быть голодным,
Хочу о землю биться лбом
И искупать долг первородный
Самоотверженным трудом!
В даль лучезарную стремиться,
Под пули подставляя грудь!
И невозможного — добиться!
И целый мир — перевернуть!
Вот на экране Евтушенко
Уж красоваться перестал.
Я по квартире погулял,
И, выпив пива, на кушетке,
Я в безмятежности лежал.
А в темном небе, в луже света,
Среди антенн и тусклых звезд,
Сиял фонарь луны. И лето
И лето только началось.
июнь — август 1980 г. —13.X.80-
Сегодня на спецкурсе было прямо как в Польше. Б. не нашел ни одного куска мела и в знак протеста слинял из аудитории. "Лекция не подготовлена, лекцию я читать не могу, лекция сорвана." Но и без подобных непосредственных поводов постоянно проявляет свой вредный характер. Оба раза в неделю назначил свой спецкурс на самую рань — на 9 утра. Видимо, под утро ему плохо спится. Перед началом стоит у дверей и неотрывно смотрит на часы. Ровно в 9 входит и всех опоздавших гонит изумленными возгласами: "Лекция уже началась!" Спрашивает на экзаменах не особенно строго, но имеет садистскую привычку засыпать двух-трех человек и заставлять их ходить сдавать в течении месяца.
В 1949 году он, как рассказывают, публично отрекся от своего отца, арестованного за космополитизм и в связи с этим даже сменил свою космополитическую фамилию на русскую. Б. числится «замзавкафедрой», фактически же он полный «зав». Официальный заведующий, В. — наследный монарх, царствует, но не правит. Большую часть времени В. проводит в заграничных командировках и всеми делами заправляет Б.
Недавно слышал по "Немецкой волне" передачу про академика В. — дядю нашего завкафедрой. При Сталине его посадили и он умер в тюрьме от голода. Когда же после реабилитации было принято решение поставить ему памятник, то в мастерскую скульптора явились "искусствоведы в штатском" и потребовали убрать с лица скульптуры следы истощения.
Все радиостанции, кроме Швеции и Канады, они глушат с конца августа, когда взбунтовалась Польша, но
Б. на семинар так и не вернулся, так что я сразу поехал домой. На лекцию после семинара тоже придется не ходить, чтобы не сидеть зря два часа. Погода четыре дня подряд стоит ясная, безветренная и теплая для октября — до 15 градусов. Вчера я ездил на дачные участки в деревню Ж. Там уже поставили забор вокруг разровненного бульдозером глиняного поля и прокопали канавки на границах между участками. Днем было прямо-таки жарко, при некоторой фантазии можно вообразить, будто все еще лето. Но роща на другой стороне дороги уже полностью облетела и лес за забором был черный по-зимнему. Вечером резко похолодало. Та роща просматривалась насквозь: малиновый и желтый закат между тонких стволов и очень тонкий месяц немного выше.
Дома со скуки почитал Фадеева. В "Молодой гвардии" у него есть эпизод: два юноши, будущие герои, идут по выжженной степи и ведут восторженный разговор о выборе профессии и смысле жизни. В духе подчинения всего себя и полного слияния личной и общественной пользы. Суд у нас народный, поэтому адвокаты в наше время никому не нужны, следовательно, адвокатом быть не интересно, а нужны нам только прокуроры: "Помнишь, Вышинский? Здорово!"
А в «Разгроме» у него все еще более декларативно. Тупые, неотесанные персонажи — уголовники, если быть откровенным. Но лишь только пришли тяжелые, решающие испытания — они сразу выявили свою, как говорится, положительную сущность. А предателями оказались как раз те элементы, которые воображали себя культурными. Которые не решились вовремя преодолеть себя. Которым было что преодолевать…
Ах, если бы надо было жить только для того, чтобы всю жизнь идти от одной победы к другой победе…
…Тебе было заявлено, что человек отныне уже не обречен всю свою жизнь пресмыкаться по земле, поскольку человек может и должен летать! И ты согласился пришить себе крылья, а взамен, для облегчения аэродинамики, отрезать ноги. Хотя, впрочем, твоего согласия никто особенно и не спрашивал. Но то ли в результате чьих-то происков крылья тебе были пришиты некачественные, то ли тебе следовало расстаться, как с ненужной обузой, не только с ногами, но и с руками — как бы то ни было, но теперь ты не можешь не только летать, но и ходить, а можешь ты теперь разве что ползать…
"Я согласился бы жить на земле целую вечность, если бы прежде мне показали уголок, где не всегда есть место подвигу." (Веничка Ерофеев) Его повесть, написанную от лица алкоголика, слышал по вредным голосам.
Но, кроме ощущения своей никчемности, постепенно усиливается совершенно иное ощущение. Причем вовсе не злоба, но, представьте себе — та же грусть и тоска, но не по себе самому, а по некоторой обреченной (именно обреченной) нереальности, над которой все, кроме тебя, искренне потешаются. Да вы, граждане, попробуйте — скажите кому-нибудь, что читаете Фадеева… Смертная грусть и смятение. Чувствуешь себя недостойным хамом, вторгшимся в грязных кованых сапожищах на сияющий, но беззащитный паркет. Хочется уйти домой, запереть дверь, занавесить окна и, вжавшись в стену, ждать смерти. И час ждать, и год, и тысячу лет… Простите меня, граждане, я есмь лишь гадкий и бессильный человек. Бессильный и — посторонний. Но не всем же ведь дано небеса штурмовать, правда? —3.2. "Не ты виноват!" —17.XII.80-