Ливень

Браун Сандра

— Я провожу вас до машины.

— Мы с Солли пришли пешком.

— Тогда я отвезу вас домой.

— Благодарю вас, мистер Рейнуотер, но нам… Нам еще нужно кое-куда зайти.

— Прекрасно. Я отвезу вас, куда скажете.

— Дело в том, что это совсем недалеко.

Он проследил за ее взглядом и увидел кладбище, примыкавшее к церковному двору.

— Я принесла из дома цветы на… Цветы для моих родителей. — Зная о том, как мало осталось ему жить, Элла не решилась сказать слово «могила».

— Где они? В смысле, цветы, — пояснил

мистер Рейнуотер, заметив смущение на лице молодой женщины, которая, казалось, не поняла, к чему относится его вопрос.

— Перед службой я положила их около стены церкви, в тени, чтобы не завяли.

Он жестом предложил ей двигаться вперед.

— Вам совсем необязательно идти туда вместе с нами. — Элла все еще была в смущении.

— Вы не хотите, чтобы я сопровождал вас?

— Ну что вы! Дело вовсе не в этом. Просто сегодня очень жарко.

— Как и вчера, и позавчера… Я уже привык к жаре.

Элла понимала, что дальнейшие попытки отговорить Дэвида неизбежно привлекут к себе внимание окружающих, поэтому они с Солли свернули за угол, где в тени лежал букет цветов, завернутых во влажную бумагу. Элла сняла ее, и Рейнуотер увидел яркие циннии, две кремовые гардении и несколько желтых роз, срезанных накануне в саду.

— Чудесный запах! — не удержался он от похвалы.

Пройдя через кованые ворота, они ступили на территорию кладбища. Рейнуотер не выглядел при этом ни встревоженным, ни огорченным. По пути он с интересом читал имена и даты, выбитые на памятниках.

Отпустив руку сына, Элла положила цветы на надгробие родителей. Здесь, на простой каменной плите, были их имена, даты жизни и смерти, а также эпитафия: Всегда вместе, теперь на небесах.

Сбоку от могилы родителей находились еще две — поменьше. На них не было надгробий, только медные таблички. Элла вынула из букета две розы и положила по цветку на каждый из холмиков.

— Ваши младшие братья?

Молодая женщина кивнула. Интересно, заметил ли Рейнуотер, что ей на семейном кладбище уже не оставалось места?

Элла сорвала несколько сорняков, которые успели появиться в ограде могил.

— Вы приходите сюда каждое воскресенье? — спросил Дэвид.

— Нет. Как правило, раз в месяц.

— Ваш муж тоже похоронен здесь?

Вопрос застал Эллу врасплох.

— Нет, — сказала она и снова взяла сына за руку, видимо, собираясь покинуть кладбище. — Он был не местный. Родился и вырос в Пэнхэндле. Ему нравились равнины, бескрайний простор. Муж не раз говорил мне, что хотел бы найти последнее пристанище в тех местах.

— Понятно.

Дойдя до ворот, Элла с Солли остановились. Рейнуотер тоже замедлил шаг. Все прихожане уже давно покинули церковный двор. Машин около ограды тоже не было — только автомобиль Дэвида. Немилосердное солнце отражалось от его ветрового стекла, рассеивая вокруг ослепительные полосы света.

По растрескавшемуся тротуару, все дальше удаляясь от церкви, шла лишь женщина, в которой Элла узнала

свою бывшую учительницу. В одной руке она держала сумку, в другой — большую Библию. Миссис Уинни давно была вдовой. Детей она не имела. Каждое воскресенье, зимой и летом, она приходила в церковь в одной и той же шляпке, украшенной причудливым пером. О своих кошках, которых у старой учительницы жило несколько, она говорила так, будто это были ее сыновья и дочери.

Сердце Эллы сжалось. Она пожалела, что не заметила бывшую учительницу раньше, ведь ее можно было пригласить на воскресный обед. Теперь же миссис Уинни придется обедать в компании все тех же котов и кошек. Молодая женщина проводила ее взглядом и сказала то, о чем предпочитала ни с кем не говорить:

— Мой муж не умер, мистер Рейнуотер.

Он ничего не ответил на это неожиданное признание — просто стоял и слушал. Элла посмотрела ему в глаза и добавила:

— Не знаю, почему доктор Кинкэйд сказал вам, что я вдова. Должно быть, хотел, чтобы я не смущалась объяснениями, почему держу пансион одна.

Молодая женщина перевела взгляд на Солли. Внимание мальчика было полностью сосредоточено на штакетнике в ограде церкви. Разглядывая его, он покачивался взад и вперед. Лучи света, пробиваясь сквозь листву деревьев, освещали его голову. Элла легонько коснулась волос сына пальцем, и Солли тут же дернулся.

— Муж оставил меня шесть лет назад. Бросил нас. Как-то раз, когда меня не было дома, он собрал свои вещи и уехал. Не имею ни малейшего понятия, куда он отправился. Возможно, к себе в Пэнхэндл или куда-то еще, не знаю. Он не оставил записки, ничего не объяснил. С тех пор я ничего о нем не слышала.

Рейнуотер по-прежнему молчал. Элла взглянула на него и твердо добавила:

— Вы были очень добры к нам с Солли, так что мне совестно лгать вам дальше.

Теперь она решительно повернулась и потянула сына со двора. Больше всего сейчас Элле хотелось очутиться дома.

Однако Рейнуотер решительно обогнал их и открыл перед Эллой дверцу машины, и молодая женщина, помедлив, все-таки кивнула. Она провела на кладбище больше времени, чем собиралась, а дел по хозяйству еще много.

Усадив первым Солли, она села в машину вслед за сыном. Рейнуотер захлопнул дверцу и сел за руль. Он завел мотор, однако с места не тронулся. Он смотрел на Эллу, не отрываясь. Та внутренне сжалась, готовясь к неприятным вопросам.

— А с чем пироги?

— Простите?..

— Вы сказали, что Маргарет испекла на обед два пирога. Интересно знать, с чем они?

Шесть долгих лет Элле приходилось противостоять сплетням, домыслам, сочувствию, а порой и злорадству тех, кто ее знал. Для приезжих она была матерью умственно отсталого ребенка, которого отец бросил на произвол судьбы. Она привыкла встречать косые взгляды с высоко поднятой головой и не отвечать на вопросы. Однако Дэвид Рейнуотер спросил ее совсем не об этом. С трудом сдерживая желание поблагодарить его, Элла улыбнулась: