Ливонское зерцало
Шрифт:
Идол, устрашающе громко, пронзительно проблеял и помочился в потир. Матушка Фелиция с весьма важным серьёзным видом, словно совершала священнодействие, окропила мочой Бафомета толпу. Чёрное кропило так и мелькало в воздухе; обильные брызги, остро пахнущие серой, разлетались веером. В свете факелов над толпой вспыхивала радуга.
Отставив потир, Матушка Фелиция запела некий гимн искажённым — хриплым, отвратительным — голосом. Не по-латыни, не по-гречески, не по-немецки — она пела на языке тарабарском, в коем непосвящённый не поймёт ни слова. И Николаус ни слова не понял.
Толпа подтягивала ей. Толпу потихоньку охватывал восторг. Скоро колдуны и ведьмы, почтенные волшебники и старые карги, ворожеи и заклинатели, инкубы и суккубы, обняв друг друга за плечи, раскачивались из стороны в сторону и пели, пели... Всё громче были их голоса, всё стройнее хор. Бафомет в такт гимну покачивал золотыми рогами, постукивал копытами, иной раз подмигивал озорно и бесстыже или щерил зубы. Очень нравился ему гимн в его честь...
Закончив петь, Матушка Фелиция позвала на подиум привратника. Бенедикт-Альпин легко, будто был невесомый, взбежал по ступенькам, быстро подошёл к Бафомету и поцеловал ему копыто. Николаус глазам не поверил: привратник парил над подиумом — не высоко, на несколько пядей всего, но парил. И догадался Николаус, что Бенедикт-Альпин — демон. Он огляделся и увидел, что многие в толпе вот так же, не высоко, парили. В этом собрании немало было настоящих демонов.
Фелиция спросила у привратника:
— Надеюсь, дева Мария готова?
— Она готова, Матушка.
— Тогда зови её, брат Бенедикт.
В полной тишине привратник крикнул:
— Чудо, свершись! Явись к нам, дева Мария!..
Позади ударил гонг.
Все обернулись на звук и увидели процессию. Впереди шли трое мужчин во всём чёрном и с факелами. Лица мужчин были закрыты собачьими харями. За мужчинами следовала молодая стройная женщина, одетая, как Дева Мария. А за ней шли ещё трое мужчин с факелами.
Толпа расступилась.
Когда дева Мария проходила мимо Николауса, он тихо охнул. В этой деве Марии, в сестре почитателей Князя тьмы, он узнал... Мартину. Николаус охнул и невольно отшатнулся.
Мартина никогда не была замарашкой, наоборот, он знал её как девушку опрятную и чистоплотную. А скромные одежды, что она, служанка, всегда носила, скрывали все её прелести; сейчас это стало ему очевидно.
Мартина подняла на него свои чистые небесно-голубые глаза и нежно улыбнулась.
— Хочешь меня погладить, брат Волк? — шепнула она и двинулась дальше к подиуму.
Изумлённый, он глядел ей вслед. Она явно была под воздействием того вина или какого-то иного дурмана, ибо вела себя совсем не так, как обычно вела себя Мартина. Она была смела и чуточку насмешлива. И это, как бы представив её в новом свете, так украсило её! Это сразу поставило Мартину на дюжину ступенек выше; это сделало её высокой, по-своему величественной даже; это заставило Николауса взглянуть на неё другими глазами и увидеть то, чего он прежде не замечал, — красоту её.
Сестра Мартина была восхитительна в голубом и розовом, в наряде Девы Марии. Никогда прежде она не казалась Николаусу столь значимой. Она была сама нежность, она была кротость и совершенство. И в то же время — спокойная уверенность. Ангел во плоти!.. В глазах у неё были любовь и тайна; любовь — никем ещё, кроме Бога, не познанная, тайна — никем ещё, кроме Господа, не разгаданная.
Николаус был ошеломлён, потрясён.
Он понял, что если бы не Ангелика, если бы не глубокое, захватившее сердце его до последнего уголка любовное чувство к Ангелике, то полюбил бы он именно эту женщину, и уж никого бы более не любил; ему подумалось, что жил бы он только для неё, что не считал бы свою жизнь бедной, даже если бы, кроме этой женщины, ничего иного не имел. Николаус оглядел толпу и увидел, каким восхищением горели под харями глаза сатанистов! И подумал, что не только он испытывает к сестре Мартине сильные чувства. Даже как будто ревность всколыхнулась в нём, и это было похоже на сумасшествие; но он сумел взять себя в руки и продолжал следить за действом.
То, что произошло дальше, сразило бы Николауса наповал, будь он человеком слабым...
Сопровождающие мужчины в чёрных плащах подтолкнули деву Марию на подиум. Она заметно пошатывалась, и, похоже, перед глазами у неё всё плыло, поскольку ей не сразу удалось найти ногой нижнюю ступеньку. Спрятавшие лица под собачьими харями помогли ей подняться. При этом они что-то тихо говорили ей, подсказывали.
Обернувшись к толпе, дева Мария воздела руки к небесам и воскликнула:
— О, Сын мой, спаси меня!..
Но тут привратник, брат Бенедикт-Альпин, рассмеялся ей в лицо и начал срывать с неё одежды. Она кричала жалобно, взывала к Иисусу, а брат Бенедикт хохотал, брызгал слюной и снимал с девы то, что снималось, а что не снималось — с громким треском разрывал. Глаза его были черны, как бездонная пропасть, и чёрен же был его рот. Ещё несколько мгновений назад у него было нежное и красивое, едва не девичье лицо, и вот вместо того лица предстал толпе голый череп, ужасающий лик смерти. Это был сам дьявол!..
Но толпа не на него смотрела. Толпа, видя, как всё более обнажается прекрасное тело сестры Мартины, приходила во всё большее волнение. Некоторые ведьмы, захваченные зрелищем, объятые возбуждением, объединённые общим умопомрачением, сами скидывали с себя одежды; они оставляли только хари на лицах. Примеру их следовали ворожеи, и прорицательницы, и знахарки, и гадалки. И даже иные старые карги, крича и каркая, закатывая безумные глаза и вытягивая худые шеи, являли миру жалкие дряблые телеса, потрясали над головой сморщенными, обезьяньими руками.
Сестру Мартину поедали глазами. Роскошные волосы её разметались по обнажённой груди. Слёзы текли по щекам... Вот обнажились стройные бёдра... аккуратненький животик...
Брат Бенедикт-Альпин, дьявол во плоти, оскалившись и рыча, резким движением сорвал с сестры Мартины остатки одежды.
— О, мадонна!.. — воскликнула восхищенная Матушка Фелиция.
— О, солнце!.. — выдохнула толпа.
Николаус подумал, что это действие пора бы уж было прекращать, ибо зашло оно слишком далеко. Он видел, как испугана была Мартина, несмотря на дурман, обманывающий её разум; ей, верно, представлялось, что она видит сон, но это был кошмарный сон... Хари с блестящими возбуждёнными глазами были повсюду. Роняли слюни, блеяли и хрюкали, топали и рукоплескали. Ведьмы и колдуны с минуту пялились на прекрасную волнующую наготу Мартины, потом в большинстве своём опустились на колени и поползли к подиуму.