Лоцман
Шрифт:
Кэтрин встала и твердым шагом с гордо поднятой головой направилась по галерее в комнату, где уже собрались остальные обитатели дома. Сесилия молча последовала за ней, и все сели за стол, заняв обычные места.
Первые несколько минут ушли на обычные учтивости джентльменов в отношении дам и любезности, принятые за столом. За это время Кэтрин настолько овладела собой, что начала пристально наблюдать за поведением своего опекуна и Борроуклифа, решив не ослаблять внимания, пока не наступит тот решающий час, когда она ожидала появления Барнстейбла. Полковник Говард, однако, настолько успокоился, что даже
– Как вы думаете, Борроуклиф, не стали бы алые губки наших соседок еще ярче, если бы они омочили их в этом чудесном напитке да произнесли тост за здоровье короля? Мисс Элис всегда готова высказать чувства преданности своему государю. От ее имени я предлагаю тост за здоровье его священного величества и за поражение и смерть всех изменников!
– Если молитвы скромной подданной, которой как женщине подобает быть в стороне от суеты мирской и которая ныне должна делать вид, будто она разбирается в государственных делах, могут как-либо помочь высокому и могущественному монарху, сидящему на троне Великобритании, никакие бедствия не коснутся его, - кротко ответила Элис.
– Но я никому не могу желать смерти, даже врагам моим, если есть такие, а тем более сынам народа той же семьи, к которой принадлежу и я!
– Той же семьи… - медленно повторил полковник с такой горечью в голосе, что она не могла не привлечь болезненного внимания Кэтрин, - сыны той же семьи! Да! Авессалом тоже был сыном Давида, а Иуда принадлежал к семье святых апостолов… Что ж, не будем пить за это, не будем! Проклятый дух мятежа проник в мой дом, и я не знаю, кого из членов моей семьи еще не коснулось его зловещее дыхание!
– Может быть, оно коснулось и меня, - сказала Элис, - но я ничем не нарушила своего верноподданнического долга и…
– Что это?
– вдруг перебил ее полковник.
– Слышите, капитан Борроуклиф, к нам кто-то ломится?
– Должно быть, это кто-нибудь из моих солдат.
Наверное, упал, негодяй, по дороге от стола к своему тюфяку. Вы ведь знаете, я приказал угостить их на славу в честь наших успехов, - с великолепным равнодушием ответил капитан.
– А может, явился тот самый дух, о котором вы так смело говорили, мой почтенный хозяин. Он обиделся на ваши замечания и теперь хочет выбраться из гостеприимных стен аббатства Святой Руфи на вольный воздух, не потрудившись выяснить, где находятся двери. В таком случае, утром придется кое-где починить стены.
Полковник встал, бросая беспокойные взгляды то на Борроуклифа, то на дверь и явно не желая разделять шутки своего гостя.
– Что-то уж очень шумят, капитан Борроуклиф, в саду аббатства,
– Как хозяин усадьбы я должен узнать, кто в такое позднее время нарушает покой моей семьи. Если это друзья, мы примем их с радостью, хотя появление их несколько неожиданно; если же это враги, я встречу их так, как подобает старому солдату!
– Нет-нет!
– воскликнула Сесилия, которая при этих словах забыла об осторожности и бросилась в объятия старика.
– Не ходите, дядя, не ходите туда, где дерутся, мой добрый, мой милый дядя! Вы уже не молоды, вы уже сделали все то, что требовал от вас долг. К чему вам подвергать жизнь опасности?
– Бедняжка с ума сошла от страха, Борроуклиф, - сказал полковник, с любовью глядя на племянницу.
– Вам придется дать ни на что не способному старому подагрику охрану с капралом во главе, чтобы они караулили его ночной колпак, иначе это глупое дитя не заснет до восхода солнца. Но вы не встанете, сэр?
– А зачем?
– ответил капитан.
– Мисс Плауден все еще оказывает мне честь своим присутствием, да и не в моем характере покидать одновременно бутылку вина и знамя. Для настоящего солдата улыбка женщины в гостиной - все равно что знамя на поле сражения.
– А мне нечего бояться, капитан Борроуклиф, - сказала Кэтрин.
– Я так долго живу в аббатстве Святой Руфи, что научилась различать завывание ветра в трубах и островерхих крышах. Шум, который поднял с места полковника Говарда и напугал кузину Сесилию, не что иное, как Эолова арфа аббатства: она гудит, как контрабас.
Капитан с явным восхищением взглянул на ее спокойное лицо, что заставило ее - правда, с опозданием - немного покраснеть. Он ответил с некоторой двусмысленностью как в словах, так и в манерах.
– Я уже указал, что побуждает меня оставаться здесь, - сказал Борроуклиф и продолжал, подчеркивая некоторые слова и тем вкладывая в них двойной смысл: - Покуда мисс Плауден будет оказывать нам честь своим присутствием, она найдет во мне самого преданного и самого настойчивого собеседника, кто бы сюда ни явился и что бы здесь ни случилось.
– Вы вынуждаете меня удалиться, хочу я или нет, - сказала Кэтрин вставая.
– Ибо само женское тщеславие не может не покраснеть при столь явном преклонении, которое приковывает капитана Борроуклифа к вечернему столу!.. Поскольку ваша тревога несколько рассеялась, кузина, быть может, вы пойдете вперед? Мы с мисс Элис последуем за вами.
– Но, конечно, не на лужайку, мисс Плауден?
– остановил ее капитан.
– Дверь, ключ которой вы только что повернули, ведет в вестибюль. Проход в гостиную здесь!
Кэтрин слабо улыбнулась, как бы признавая свою ошибку, поклонилась в знак признательности капитану и, направляясь к другой двери, промолвила:
– Видимо, не одна только Сесилия испугалась: другим просто удалось скрыть свои чувства.
– Это страх перед наступившей опасностью или будущей?
– спросил капитан.
– Но раз вы так великодушно заботились о моем почтенном хозяине и еще об одном человеке, которого я не назову, потому что он не заслужил такой награды от вас, я сделаю вашу безопасность своей особой задачей в наши тяжелые времена.