Логофет Базилевса
Шрифт:
Я закончил беседу с купцами, и уже раздумывал, кого пригласить для разговора следующим, когда, почувствовал неприятное давление на уши. Меня вызывали Тени. Когда я вышел в дверь за троном, Варвара проводила меня внимательным взглядом, но ничего не сказала,
За дверью стоял Ильяс, в руках у него был серебряный ультразвуковой свисток, который мне удалось соорудить после многих безуспешных попыток. Собаки и кони на него реагировали замечательно, а вот люди, его практически не слышали, и только вблизи, чувствовали этот звук, как неприятное давление на уши, а те, кто не знал, и вовсе не замечали ничего.
– Стратилат, прости я не хотел явно вызывать
Мне стало тревожно. И опять нахлынуло неприятное чувство, как сегодня утром.
– Ильяс, так там должен быть не один гонец, кто к нам сюда пошлет просто гонца.
– Да стратилат, там три сотни воев. Сейчас они устраиваются в казармах русов. А княжеский гонец уже здесь.
Это все Ильяс говорил мне на ходу, пока мы шли ко мне в рабочий кабинет. Когда я зашел туда, там сидел уже знакомый мне Рулав Туазов. Но я его сначала даже не узнал, он похудел почти в два раза, и его лицо уродовал полузаживший сабельный шрам.
Увидев меня, он с трудом встал со скамьи и сказал:
– Прости князь, почти три седьмицы на коне, еле стою. Беда случилась большая. Когда возвращались мы с похода нашего, повстречали мы князя Муромского Ярослава Святославовича. Тоже он в поле Дикое ходил. Но не было у него удачи. Ради встречи нежданной решили он на пир нас пригласить. Говорил я Ярополку:
– Не нравится мне приглашение это, не верь речам льстивым. Посмеялся князь над моими словами, и пошел на пир. Я в шатер не пошел с воями прямо у костров пил. Для князей в большом шатре столы накрыты были, там они кубки поднимали, речи сладкие говорили, что уж там приключилось, не ведаю, но потом, в мечи нас взяли. Порубали всех, а Ярополка не убили, ослепили, выжгли глаза железом. Я без чувств лежал, не дорезали, думали наверно, что богу душу отдал, раздели до исподнего и в степи оставили, как и всех, кто уйти не смог.
Когда я к вечеру в себя пришел, выполз из-под трупов, тут и Ярополка увидал, в бреду он лежал, тоже в исподнем. Этих антихристов уже не было. Я князя водицей напоил, на лоб тряпку положил. А тут и собираться начали, кто по степи успел разбежаться. Десятка три нас набралось.
Нашли и одежду нам и коней. Еще с десять дней до Киева добирались. Но не дожил наш князь, от горя и стыда совсем занемог и в горячке скончался. Двух дней не дождался, с батюшкой попрощаться.
– Владимир Всеволодович в великом горе был. Все кричал, что Олег Святославович Изяслава двадцать лет назад убил и даже не покаялся в содеянном, а теперь, и вовсе Ярослав божьи заповеди преступил. И поклялся он клятвой великой, что не будет ему покоя, пока все семя зловредное не изведет. Сказал он мне:
– Езжай Рулав к сыну моему младшему, пусть поднимает он тумены свои, раз ему господь такую силу дал, пусть идет он на Муром и накажет Ярослава. а мы с Мстиславом пойдем на брата его Давыда, потому, как невозможно больше на такие дела безбожные, равнодушно смотреть.
В тот же день собрался к тебе, три сотни воев Владимир князь мне дал для охраны в путь дальний. Когда Киев покидали, все соборные колокола по Ярополку звонили.
Я сидел в задумчивости. Мне не очень хорошо была известна история двенадцатого века, вот и про ослепление Ярополка я вроде не помнил.
– Да, что ты хочешь,- промелькнула неожиданная мысль,- с твоим появлением вся эта история полетела кувырком, толи еще будет.
Рулав, между тем, протягивал мне скрученный лист папируса. В письме, написанном изящным почерком на греческом языке, мой отец практически полностью
М-да, я то собирался начать разборки с удельными князьями попозже, когда войду в силу и хотя бы приобрету надежные тылы. Но видимо не судьба, придется начинать раньше.
– Рулав, ты сейчас езжай в ваш бывший стан. Там вас накормят и отдохнешь. Сам понимаешь, прямо сейчас в поход мы не пойдем. Завтра начнем собираться и через три дня идем на Муром.
Туазов, морщась, поклонился и в сопровождении Ильяса вышел из комнаты.
Я вернулся в пиршественный зал, К этому времени даже уже хорошо набравшиеся гости успели заметить мой уход, и теперь внимательно смотрели на меня.
Я уселся за стол и кивком пригласил Ратибора и Шарукана - половецкого воеводу присесть ко мне.
– Воеводы,- тихо сказал я,- выступаем через три дня на Муром. Глаза Шарукана радостно вспыхнули, он даже не спросил меня, в чем причина такого неожиданного решения.
– Как прикажет великий хан,- выпалил он, не задумываясь.
– Шарукан,- сказал я, - завтра отправляй гонцов в Тавриду. Мы пойдем через нее. Я знаю, что вам сейчас надо кочевать со скотом и поэтому требую от вас только сорок тысяч воинов о трехконь.
Шарукан насупился:
– Хан, очень много будет недовольных, все рвутся в бой, молодежь знает о наших победах, поэтому все захотят идти за тобой.
– Хорошо пусть будет больше, но чтобы потом тебя не упрекали, что ты оставил кочевья без людей, а у нас в самый нужный момент воины вдруг решат идти обратно, потому, что некому смотреть за стадами.
Половец встал,подошел к столу, за которым сидели его товарищи, вмиг их стол опустел, а они с радостными возгласами побежали к выходу.
Ратибор же сидел и задумчиво смотрел на меня.
– Глеб, так, что сердце тебе утром правду сказало?
– тихо спросил он.
– Да Ратибор, погиб Ярополк, на пир вместе с дружиной приглашен был Ярославом Святославовичем и ослеплен, а дружина порублена. Туазов сам гонцом приехал, сказал, что двух переходов Ярополк до Киева не дожил, умер от ран.
Ратибор ахнул:
– Второго сына у Владимира Всеволодовича Святославовичи изничтожили. Так понимаю, гонец тебе был от отца?
– Да Ратибор, только что он мне письмо его передал, а сейчас прошу, займись сборами уже сегодня. Я пировать больше не хочу, а тризну справим, когда за смерть брата отомщу.
На следующий день, вновь были сборы, а мне вместо того, чтобы собираться в путь, пришлось это день провести совсем в других хлопотах. Я так и не успел попасть в монастырь, в мастерские Бахиджа, посмотреть на литейный завод, где планировал отливать пушки для новой крепости. Все это приходилось оставлять на два три месяца, а может и больше. Поэтому, как ни сопротивлялся Ратибор, я оставил его за себя, он выглядел очень уставшим после похода, все-таки возраст давал себя знать, конечно, я не сказал ему об этом, а посетовал, что не могу ни кого положиться, кроме него. Уговаривал я его долго и, наконец, он, тяжело вздохнув, согласился. Я пригласил обоих префектов к себе, и мы разделили все полномочия, на время моего отсутствия, слава богу это были не дерьмократические времена, поэтому все прошло достаточно быстро и без возражений. Префекты городов не возражали, потому, что я был в своем праве, а Гаяс выглядел даже довольным. Ход его мыслей было вполне несложно угадать, он явно радовался, что разделит ответственность за все неприятности, которые могут произойти, со ставленником эпарха.