Логофет Базилевса
Шрифт:
Шли мы достаточно медленно не так, как два месяца назад в Булгарии, путь был, не пример труднее и не было такой необходимости, все равно Ярослав из Мурома никуда не денется, а нашему шестидесятитысячному войску достойных противников я не видел. И совершенно зря, когда мы подходили к Ворскле наши передовые отряды примчались с сообщениями, что впереди движутсянеизвестные конные полки, когда мы основной массой войск подошли к передовым отрядам неизвестных воинов. Туазов облегченно вздохнул:
– Это союзные берендеи.
И действительно это были двадцать тысяч черных клобуков, прозванных так из-за своих высоких черных шапок, их рода были союзниками Мономаха. А Туазов даже был родней через свою жену. Но вот лица
Под утро князю Ярославу Святославовичу не спалось, он с завистью посмотрел на свою жену, спокойно сопящую под пуховыми одеялами, с кряхтением сел, сунул ноги в войлочные чуни, чтобы не ходить босиком по холодному полу и вышел из опочивальни. Выйдя в нетопленную светлицу, дал затрещину молодому вою, спавшему сидя за столом. Когда тот вскочил, моргая заспанными глазами, князь рявкнул:
– Быстро мне квасу принесть!
– и ловко пнул парня в задницу, когда тот был уже у дверей. Услыхав, как сонный страж загромыхал железом по крутой лестнице, князь рассмеялся, и ему даже повеселело.
Он подошел к окошку и вгляделся в мутные кружочки стекла, вставленные в освинцованный переплет. Солнце уже поднялось, но серые тучи, закрывшие небо, создавали впечатление, что еще только светает. Мелкий снег шелестел в стекла. Из окна высокого терема князя смутно виднелся противоположный берег Оки, заросший мелколесьем. По замерзшему льду реки, несмотря на раннее утро уже ползли в город несколько саней, видимо торговцы торопились пораньше занять места на городском торге. Накинув корзно, подбитое мехом, князь уселся за стол. В это время на лестнице раздался шум и в горницу влетел запыхавшийся парень, с кувшином кваса в руках. Он схватил кружку, стоявшую на столе, зачем-то дунул в нее и налил до краев темным, шипучим, духовитым напитком. Ярослав Святославович дрожащими руками взял кружку и залпом выпил почти до дна.
– Эх, хорошо пробирает,- сказал он сам себе, и рыгнул. После кваса стало полегче, вчера он слегка перебрал медов и даже не помнил, как попал в опочивальню.
После возвращения из похода он пил почти каждый день. Он боялся признаваться себе этом, но с того момента, как возмущенный пьяными выкриками Ярополка, приказал его ослепить, он боялся, боялся до дрожи в коленках. Было ясно, что Мономах не оставит просто так гибель своего сына. И если он когда-то смог смириться со смертью Изяслава, это совсем не значило, что так будет и сейчас. По прибытию в Муром он, прежде всего отправился в церковь Благовещенья, где поставил свечку за раба божьего Ярополка и в молитве просил Господа и Пресвятую Богородицу простить его тяжкие прегрешения. Настоятель церкви отец Пантелеймон, сумрачно выслушал его сбивчивую исповедь и с ясно видимым нежеланием отпустил ему грехи и назначил епитимью. Дружина, тоже, несмотря на богатую добычу, особо не радовалась и языки не распускала, но городу все равно пошли слухи, и с этого момента в Муроме поселилась тревога. На торге частенько заходили разговоры, а не изгнать ли Ярослава Святославовича, пока есть еще время. А то, как бы не пришлось ответить вместе с ним за его грехи тяжкие. Но после того, как он приказал повесить двух смутьянов, громкие разговоры стихли, но все равно, когда он проходил по городу, горожане провожали его отнюдь не приветственными взглядами.
После кваса просветлело в голове, и появился аппетит. Поднявшемуся к нему ключнику князь скомандовал:
– накрой стол в большом зале и воевод позови, они, небось, тоже головами маются.
Слуги испарились. Князь оставшись один встал, подошел к окну и безразличным взглядом уставился в мутные стекла. Он вновь смотрел на берег Оки и не узнавал его. Еще несколько минут назад пустынное заснеженное редколесье, быстро заполнялось конными воинами. Ему даже показалось, что он слышит доносящиеся оттуда гортанные выкрики и команды. Возы, которые еле тащились по реке, устремились к городским воротам, а последние уже заворачивались подскакавшими к ним всадниками.
Сердце у князя ухнуло в пятки, в голове зашумело:
– Вот оно! Пришел Мономах!
Но разум старого воина, побывавшего не в одной битве, быстро успокоил разволновавшееся тело. Буквально в несколько минут он оделся, на ходу надевая кольчугу, и оставив без ответа вопросы проснувшейся жены, побежал вниз по лестнице, туда, где уже его ожидали встревоженные домочадцы.
Я выехал на берег Оки, когда там уже начали разбивать лагерь сотни воинов. Вокруг кипела работа, ставились шатры, горели костры, а табуны коней уже уводили пастись на заснеженных пойменных лугах. На другом берегу, на высоком холме стоял город, сейчас по его пригородам, до невысокой деревянной стены, сновали всадники, ловившие жителей. Моих приказом было категорически запрещено их убивать, кроме тех, кто сам лезет в драку. . Но вот запретить все остальное было просто невозможно, как половцам, так и русам. На колокольне, не переставая, звонил колокол, видимо призывая горожан к обороне, и сейчас на городских стенах стояли сотни горожан, наблюдающих, как грабят их друзей и родственников.
Хлипкие городские ворота уже были закрыты. А не успевшие туда заехать возы с товарами уже обшаривались шустрыми кочевниками. Муром после Булгара производил вид большой деревни обнесенной стеной, но для Руси – это был город.
Я в сопровождении нескольких воевод проехал поближе к стене. Трубач рядом со мной затрубил в рог. Когда я увидел, что на стене перед нами появились несколько человек в кольчугах, тронув за плечо трубача, приказал ему остановиться.
Особо не напрягая голос, я заговорил в рупор:
– Жители города Мурома, с вами говорит князь Глеб Владимирович Тьмутараканский, требую от вас выдать мне вашего князя Ярослава Святославовича с чадами и с дружиной его. Со всеми богатствами, златом, серебром, рухлядью мягкой и твердой, со всем, что нажил он на службе у вас. С вас же тоже потребую я выкуп немалый, ибоу вас нашел приют убийца брата моего.
Но ежели это вы сделаете, уведу я войска свои от града вашего и все в целости оставлю, в том вам слово мое княжеское.
На стенах зашумели, закричали, но крики быстро стихли, а со стены упало тело горожанина и глухо стукнулось об мерзлую землю.
– Шел бы ты подальше Глебка, выблядок Мономаховский! нечего тебе у стен Мурома делать! Не по чину тебебезродный с князем нашим разговаривать!
– Раздались голоса со стены.
Я еле удержал своих спутников, они, разъяренные поносными речами, могли подставиться под стрелы.
– Собака лает, ветер носит, - крикнул я в ответ. А потом сообщил на вепсском языке, все, хорошие слова, что выучил за время корчевания пней в карельских лесах, На стенах озадаченно замолчали, те, кто понимал угро-финские диалекты восхищенно загудели,а те кто ничего не понял, переспрашивали соседей, что же было мной сказано.