Логово гадюк

Найт К. А.

— Пошел. Ты, — рычит она.

— Не-а, Птичка, но я тебя трахну, — хихикаю я ей в щеку. Она замирает подо мной, становясь твердой, как камень, и я поднимаю голову. — Но не сегодня. Когда я трахну тебя, я хочу использовать все свои игрушки. Я хочу пометить эту красивую кожу в дюйме от твоей жизни. — Я провожу рукой по ее татуировкам: — Когда ты их била, ты кончала от боли? Или же ты плакала и страдала от боли?

Она резко поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня, но я вижу проблеск правды в ее глазах, прежде чем она успевает это скрыть. Ах, моя маленькая птичка боится того, как сильно ей нравилась

боль. И я подумал, что сломать ее, убить — это будет весело. Но это? Ломать эти барьеры, пока она не кончит, пока я буду мучить ее? Это будет еще слаще.

Я собираюсь сжечь все, что дорого этой маленькой птичке, и превратить ее в свою собственную маленькую игрушку.

— Ты пахнешь дымом и бензином, — бормочет она, а потом моргает, как будто не собиралась этого говорить, она прикусывает губу, заставляя меня смотреть на припухлость ее губ. На вкус она похожа на слезы, которые проливала во сне?

— Смотри сюда, придурок, — рявкает она, заставляя меня ухмыльнуться. Эта девушка и вправду любит играть с огнем.

Черт, у меня даже матерые мужики обсыкались под действием одного моего взгляда. И все же она здесь, смотрит на меня сверху вниз, даже когда я прижимаю ее к полу. Держу пари, что она будет бороться так же сильно, как если бы смерть гналась за ней по пятам…

Я поднимаю глаза, но они останавливаются на запятнанном, окровавленном белом куске ткани, обвязанном вокруг одной из ее рук. Ну-ну, ну-ну, не поранилась ли ты, хорошенькая птичка? Схватив эту руку, я швыряю ее на пол рядом с ней, заставляя ее задыхаться, когда она снова начинает бороться.

Отодрав окровавленную ткань, я большим пальцем касаюсь края пореза, заставляя ее вскрикнуть, прежде чем она прикусывает нижнюю губу, инстинкт, выработанный за много лет, что она скрывала боль. Но я ее знаю. Глядя на нее, я прижимаю большой палец прямо к центру пореза, проверяя его.

На ее губе появляется кровь, она так сильно кусает ее, ее глаза расширяются от страха и желания, которое она пытается скрыть. Ее грудь вздымается, соски бьются о рубашку, надетую на ней. О, моя маленькая птичка любит, когда ей делают больно…

— Маленькая Птичка, грязная Маленькая Птичка, посмотри, как сладко ты истекаешь кровью, — бормочу я, наклоняясь и слизывая кровь с ее губы, прежде чем впиться в нее зубами, пока с силой ударяю большим пальцем по ее порезу. Она кричит, покачиваясь подо мной. Я глотаю звук ее боли и страха, наслаждаясь ими.

Я слышу, как открывается дверь, но она этого не слышит. Подняв голову, я встречаюсь взглядом с Гарреттом. Он превратно истолковывает наше с ней положение и вздыхает:

— Оставь ее в покое, Ди.

— Но с ней так весело играть, — надуваю губы я, погружая большой палец глубже, заставляя ее хныкать от боли. Этот звук заставляет мой член снова дернуться, когда я буквально вжимаюсь в нее.

— Ди, — предупреждает Гарретт, скрещивая руки на груди и одаривая меня своим самым лучшим выражением не-беси-меня. — Иди, поищи кого-нибудь другого для своих игрищ, я слышал, что Райдер как раз встречается с новыми охранниками…

Я обдумываю, какие у меня имеются варианты. Пугать новых охранников или играть с грязной маленькой птичкой? Вздохнув, я снова смотрю на нее:

— Извини, Милая Птичка, до следующего раза.

Поцеловав

ее в нос, я вскакиваю на ноги и иду к Гарретту, который наблюдает за мной с обеспокоенным выражением лица.

— Это не станет проблемой, не так ли? — спрашивает он, и я качаю головой.

— Нет, я же ее не убивал, не так ли? — смеюсь и хлопаю его по плечу, но он даже не шевелится, большой ублюдок.

Вздохнув, он убирает волосы с лица:

— Иди, я все тут приберу.

Насвистывая, я ухожу, слыша, как он входит в комнату:

— Ты в порядке?

— Да пошел ты! — кричит она, заставляя меня засмеяться. О да, моя Маленькая грязная Птичка снова будет играть со мной. Не могу уже дождаться этого. А до тех пор мне придется довольствоваться другими.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

РОКСИ

Здоровяк по имени Гарретт входит в комнату, но, кажется, не хочет подходить ко мне.

— Ты в порядке?

— Пошел ты, — кричу я, садясь и зажимая здоровой рукой место пореза, чтобы остановить кровотечение. Это не самое худшее, что у меня было, но, черт возьми, это больно… да, больно. Я скрещиваю ноги, чтобы не думать о том другом… таком чертовски сбивающем с толку.

Опустив глаза на руки, чтобы избежать его слишком пристального, всевидящего взгляда, я тычу пальцем в порез. Сумасшедший ублюдок снова вскрыл порез. Рана не слишком глубокая, швы не нужны… я научилась понимать, что нужно, а что нет, после того как привыкла ежедневно травмироваться. Этот заживет, вероятно, оставив еще один шрам, который станет неприятным дополнением к уже имеющейся внушительной коллекции.

Я вздрагиваю, когда поднимаю глаза и понимаю, что здоровяк сидит на корточках передо мной, его темный взгляд прикован ко мне, черные волосы падают на лоб странным милым образом, когда он тянется к моей руке.

— Можно? — бормочет он, но я прижимаю ее к груди, и он вздыхает. — Я не причиню тебе вреда. Я привык иметь дело с порезами, синяками и переломами.

— Держу пари, что так и есть, — огрызаюсь я, и его бровь взлетает вверх.

— Не в этом смысле, хотя тебе действительно следует держаться подальше от Ди. А он не такой… как мы. Он причинит тебе боль ради забавы, — мягко предупреждает Гарретт, сжимая татуированные костяшки пальцев. Он такой большой, что его руки, должно быть, больше моей головы. Он мог бы переломить меня пополам и так легко причинить боль. И все же он не сделал этого… Почему?

— О, избегать его? Мне это, блядь, и в голову не приходило, и как бы ты хотел, чтобы я избегала его, когда я нахожусь в запертой комнате, а этот сумасшедший ублюдок врывается и пялится на меня, пока я сплю? — фыркаю я.

Губы здоровяка дергаются, и он снова кивает на мою рану.

— Позволь мне хотя бы промыть ее и забинтовать. Как твоя губа? — спрашивает он, поднимая большой палец и тыча в мою саднящую губу. Я замираю, когда он проводит по ней большим пальцем, взгляд его глаз при этом сконцентрирован до предела. Холодный. Как будто на него это не действует, как будто его прикосновения не вытворяют со мной нечто странное.